YBS - История болезни коня-ученого

Только весной 63-го года стало ясно, что отца действительно отправляют в командировку в Болгарию и разрешают взять с собой семью. Папу и маму вызвали в ЦК КПСС на инструктаж, я там сидел в предбаннике, пока родителям разъясняли про «облико морале», было душно, нудно и совершенно непонятно, чему можно учить моих порядочнейших родителей…

Я успел закончить шестой класс, и в один из первых дней каникул мы вчетвером отправились в путь. Тогда вообще люди, побывавшие за границей, были большой редкостью, а уж ребята… В нашем классе был только один мальчик, который учился в Легнице в гарнизонной школе в Польше, поскольку его отец служил там в Северной Группе Войск. Между прочим, это мне повезло, что я всего лишь шестой класс окончил – Советские школы за границей при посольствах и воинских частях были восьмилетними, и, будь я чуть постарше, знакомство с заграницей у меня сильно отложилось бы…

Двухсуточный путь в Софию был переполнен для тринадцатилетнего мальчишки кучей впечатлений. В Киеве на вокзал нас вышла провожать вся тамошняя родня, а потом впервые в жизни я двинулся западнее этого города, где меня пытались кормить насильно, где я чуть не помер и где испытал унижение на трибуне местного стадиона «Динамо», когда мы проиграли… В Унгенах на румынской границе мы прождали часа четыре, пока меняли колесные тележки вагонов на европейскую колею. Потом по вагонам пошли таможенники, пограничники, последний из них с винтовкой с примкнутым штыком мелькнул за окном, и я впервые в жизни пересек границу СССР.

Бухарест, в котором была двухчасовая стоянка, с его новостроенными кварталами, показался по-заграничному шикарным. Cнова дорога, Дунай, румыно-болгарская граница и, наконец, София. Первый в жизни люксовый номер в «Балкантуристе» и блюдо из ресторана с «мешоне» – необыкновенно вкусным мясом. В советском консульстве нас снабдили довольно длинным списком русско-болгарских омонимов, которые ни в коем случае нельзя произносить в обществе, поскольку совершенно безобидные русские слова в болгарском означали полное непотребство, и самое безобидное из всего было то, что «газета» по-болгарски означало жопу.

Наш путь завершился в маленьком поселке Гълъбово [65] По-русски – Голубево. Ъ в болгарском языке – гласная буква, обозначающая звук, какой-то средний между «Э» и «Ы» в южной Болгарии, где на электростанции «Марица – Изток» отец налаживал седьмой и восьмой блоки. В Болгарии было плохо с электроэнергией, ее периодически отключали в целых районах, и, когда один из отцовских блоков запустили, по всей стране разом отменили ограничения.

А когда ТЭС работала не в полную силу, могло всякое случиться. Как-то раз электричество вырубилось утром, мама еще порадовалась, что мы с ней и полуторагодовалым братишкой успели позавтракать. Это она рано радовалась… Что-то довольно долго в доме было тихо и не слышно никаких шумовых эффектов, обычно создаваемых братцем, что само по себе было подозрительно, но как-то мы отвлеклись и расслабились. А зря!

В комнату явился наш Сашенька с надетой на голову сковородой, на которой мама жарила блинчики на завтрак. Сковорода по замыслу братца символизировала собой шляпу, что приводило его в восторг! По физиономии и одежке текли потоки масла, слава богу, уже остывшего до такой степени, чтобы не вызвать ожога, но вполне достаточные, чтобы замурзать это чудо до невозможности. Вместе с электричеством вырубилась и подача воды. Дальше я с третьего этажа бегал на улицу с ведрами к колонке, и мы с мамой отмывали ребеночка холодной водой с мылом… Мама Сашку наказала – поставила в угол. Когда минут через пять она решила его освободить, оказалось, что он за это время весь угол успел разрисовать карандашом…

Советская колония Гълъбово жила по своим особым законам, под которые наша семья так в общем-то и не подстроилась. В первый же по приезде день маму вызвали на собрание женщин в советском клубе, где руководитель колонии объяснял им, что вот жена инженера такого-то в закрытом распределителе [66] закрытый распределитель (советск.) – место, где товары, которых на всех не хватало, продавались определенным категориям населения для советских дала болгарскому продавцу по физиономии куском непонравившегося ей мяса, а делать этого не следовало. Мама вернулась в слезах.

Мы столкнулись здесь с очень специфическим племенем «советских специалистов», к которому формально принадлежали теперь и сами. Правда, для нас это был дебют, а там были зубры, которые к тому времени успели проработать в Болгарии по четыре года, до того – пять в Китае, год – в Румынии. Были, кто работал и в Египте. У многих стаж почти непрерывных загранкомандировок перевалил за десяток лет. В колонии царил дух экономии, точнее – скупердяйства: люди целеустремленно копили на всю оставшуюся жизнь, держались за загранработу всеми четырьмя лапами. В Союзе по чекам Внешпосылторга они выплачивали за кооперативные квартиры, машины, рояли и черт-те что еще. Ничем этим, постоянно находясь за бугром, пользоваться они не могли, но продолжали держаться, выплачивать, копить…

Такая психологическая установка выработала особый быт – люди крайне скудно питались, почти не покупая мяса и жаря на «масе» – жире вроде маргарина. Животный белок добывался специфическим способом. Рядом с ТЭС Марица-Изток располагался весьма обширный водоем для забора и сброса технологической воды, по-болгарски – язовир. Чтобы он не зарастал, в него запустили карпа и сазана. Болгарам ловить там рыбу было запрещено, и местная милиция за этим бдила. Наших запрет не касался, и они этим пользовались в полупромышленных масштабах: многие советские специалисты после работы ставили переметы на 20–30 крючков, а на следующий день снимали улов, чем и жили.

До поры на это смотрели сквозь пальцы, пока не случился совершенно паскудный инцидент. На том же язовире плавала стайка какой-то нелетающей птицы, уточки какие-то… Были они ручные, их подкармливали все, кому не лень. Как-то раз один из наших, будучи под булдой, решил, что нечего им тут зря плавать, подманил птичек крошками и расстрелял в упор из своего охотничьего ружья… Все это – на глазах у болгар, и единственное, что несколько поправило репутацию советских было то, что другой наш инженер набил «охотнику» морду прямо на месте…

Кстати, о питии. В этом отношении братский народ явил нам совершенно удивительные обычаи. В Гълъбово под окнами нашей квартиры останавливался автобус, привозивший часов в 6 вечера с ТЭС смену рабочих. Там же было кафе, в котором практически все слезшие с автобуса работяги оставались и заказывали по бутылочке ракии с каким-нибудь салатом, выпивали по рюмочке с приятелями и беседовали. Потом могли поиграть в бильярд, снова рюмочку, снова беседа и так далее, пока часов в 11, уговорив бутылочку, абсолютно трезвым не удалялись по домам – к семьям и плотному ужину. И так – каждый день. На весь поселок был один настоящий пьяница, которого все берегли и которому все наливали. Потом выяснилось, что и в окрестных поселках тоже по одному пьянице, и там их тоже все оберегают, видимо, содержа для педагогических целей – показывать детям… В Гълъбово своего алкоголика можно было не беречь, поскольку наши не раз являли местному населению яркие образцы тяжких последствий потребления алкоголя. Пару раз это заканчивалось отправкой домой в 72 часа.