Алексей Тенчой - Тайна родового древа. Вечная жизнь. Седьмой том

Когда барыня пришла в чувство после того, как столкнулась в детской с призраком монашки и потеряла сознание, проанализировав произошедшие в доме события, она поняла, что это была вовсе не монашка, а Глафира – её пронзительный вопль она узнала, так как намедни смотрела, как кухарку порет барин. Она не выдала Глашку, а наоборот – решила за ней понаблюдать и таким образом стала тайной свидетельницей вспыхнувших любовных чувств конюха Филиппа и кухарки Глафиры.

– Так, так, так – постукивала Екатерина Андреевна пальцами по подоконнику, глядя вдаль и принимая какое-то решение.

А потом, на что-то решившись, быстро процокала каблучками в кабинет Сергея Ивановича и, увидев его в обществе управляющего имением, которому тот давал распоряжения, обратилась к мужу:

– Милостивый мой супруг, могу ли я пообщаться с вами наедине?

Сергей Иванович кивнул ей и махнул рукой управляющему, чтобы тот поскорее вышел из кабинета.

Оставшись с мужем наедине, она произнесла:

– Вы стали совсем мало времени уделять мне и нашим детям.

Такое заявление супруги было для Сергея Ивановича неожиданным. Помещик посмотрел на неё внимательно и изумленно ответил:

– Но, Екатерина Андреевна, вы сами просили меня излишне не тревожить вашей персоны.

Екатерина Андреевна подошла к нему почти вплотную и нежно посмотрела в мужнины глаза. Проведя ласково рукой по его щеке с бакенбардой, она елейным голоском продолжила свою речь:

– Простите меня, Сергей Иванович. – Она наигранно опустила в пол свой взор, а потом, широко распахнув серые глаза, обрамлённые густыми ресницами, снова посмотрела в его лицо. – События последнего года сделали вас таким грубым и неуравновешенным, что я просто не понимала, как подобает себя вести с вами. Вы пребывали в таком сильнейшем раздражении, а я тут была бессильна и знала, что ничем не смогу вас утешить, но глубоко в душе очень от этого страдала. Я понимаю, как тяготят вас недавние испытания, лёгшие на ваши плечи, и посему не ропщу, а терпеливо ожидаю благодатного времени, когда ваши руки, как и прежде, обнимут меня. Но очень скучаю, супруг мой, по вашему вниманию ко мне.

Помещик был поражён и счастлив: вот он, пришёл долгожданный час, когда в его похожей на девчонку-подростка жене проснулась женщина!

– Сударыня моя! – обнял он Екатерину Андреевну. – Стоит ли о том печалиться? Всё поправимо, и, если вы сами возжелали моего общества, – он взял в свои руки её хрупкую ладошку с длинными тоненькими пальчиками и прильнул к ней пухлыми губами, – всё в наших руках.

Тут же был устроен семейный обед, где счастливый помещик и барыня с детьми отпраздновали возродившееся в доме понимание, и повторная волна счастливой любви накатила на помещика.

За обедом помещик рассказал жене о том, что, даже несмотря на украденные монашкой деньги и золото, их состояние ничуть не пострадало, а наоборот – приток средств, благодаря его жёсткому и грамотно выстроенному управлению, растёт.

– Я всегда знала, что стала женой доблестного, грамотного и богатого человека, – льстила помещику Екатерина Андреевна. – Я восторгаюсь вами. В моей супружеской жизни, – добавила она, – не было ни дня раскаяния в том, что я согласилась отдать вам навеки своё сердце, и клянусь вам, мой господин, что оно полностью, без остатка, принадлежит вам.

Пантелеймонов был до глубины души тронут таким откровенным признанием в любви от своей супруги, которое впервые за время их многолетней совместной жизни прозвучало из её уст. «Да, – радовался он мысленно, – она становится женщиной!» – и, довольный, обнимал супругу, всё крепче прижимая к себе.

Семейный обед плавно перетёк в барские покои, и там изрядно подвыпивший помещик, желая одарить драгоценностями свою покорную и ласковую жену, поведал ей о кладе, хранящемся в новом – безупречном – тайнике.

После хорошо проведённой ночи Пантелеймонов пребывал в благостном состоянии духа и по просьбе Екатерины Андреевны позволил ей вместе с детьми отправиться в гости к маменьке с папенькой. Для этого он отдал приказ конюху Филиппу отвезти жену в имение своего тестя и быстро возвращаться назад.

В этой дороге между конюхом Филиппом и Екатериной Андреевной состоялся весьма занятный диалог.

– Я знаю, Филипп, о вашей тайной любовной связи с кухаркой Глафирой, – сказала она как бы между прочим конюху, подойдя к нему со спины, когда тот, склонившись, что-то поправлял в упряжке.

Филипп от неожиданности закашлялся и, ошарашенный таким заявлением, так и застыл, сгорбившись, не в силах посмотреть в лицо барыни. В уме он пытался предположить её дальнейшие слова и готовился к тому, чтобы опровергать их.

Барыня же, спокойно похлопав его ладонью в перчатке по спине, продолжила:

– Ну-ну, Филипп, выпрямляйся, у меня к тебе весьма тонкий разговор на щепетильные темы имеется.

Филипп не спеша разогнул позвоночник и, не смея поднять на госпожу глаз, растерянно мял в руке уздечку.

– Мне стало известно, что вы вместе с кухаркой Глафирой собираетесь бежать.

Филипп поднял голову и посмотрел на неё. Мускулы его лица были напряжены, желваки ходили ходуном, пальцы непроизвольно сжались в кулаки.

– Ну что же ты так нервничаешь? – положила она ладошку поверх его рук. – Я готова помочь вам с Глафирой обрести своё счастье.

Филипп удивлённо и очень внимательно заглянул Екатерине Андреевне в глаза.

– Более того, – продолжала она одностороннюю беседу, – я обещаю снабдить вас всем необходимым для этого: деньгами, продуктами и, что очень важно, помогу вам с обретением вольных.

– Что вы хотите взамен? – наконец-то дошло до Филиппа, что барыне от него нужна какая-то услуга, о которой барин не должен узнать, но то, что он услышал от неё, было полнейшей неожиданностью.

– Я хочу, Филипп, чтобы барин завершил свой век в то время, пока я буду в имении родителей.

– Вы, – начала доходить до Филиппа суть сказанного, – хотите, чтобы я…

Он не успел договорить – барыня, начиная нервничать, оборвала его:

– Ты всё правильно понял, Филипп, и сделай то, о чём я прошу, побыстрее, это не только в моих, но и в ваших с Глафирой интересах. Я даю слово выполнить полностью свои обещания.

В карете, проснувшись, закопошились дети, и барыня, не говоря более ни слова, проследовала к ним.

Ольга уже три часа тряслась в душном салоне автобуса, направляющегося из Москвы в Спасск.

Одетая очень просто, можно даже сказать – скромно, в толпе пассажиров она всё равно резко выделялась своей неординарной внешностью. Ресницы без какого-либо следа косметики густо обрамляли большие лучистые синие глаза, а губы на бледно-матовом лице имели приятный цвет слегка недоспелых ягод. Худенькая, беззащитная и такая одинокая, она ехала в другой город, чтобы начать новую жизнь. На душе было так тяжело и одиноко, что и ехать ей хотелось бы, конечно, одной, но рядом примостился рабочий в застиранной спецовке, видимо возвращавшийся домой с заработков в столице.