Валериан Телёбин - Корона Ветров. Лунная сага

– Тулома, ты что сейчас сделал? Это же треска! – первым нарушил молчание сменный механик Женька Смолянский, стоявший к Дружинину ближе всех.

– И что? – ответил Тулома почти безразлично.

– Ну, мы же только непромысловую рыбу выбрасываем… – произнёс Женька неуверенно.

– Она мне сказала, что её дети дома ждут, – выдал Тулома неожиданно даже для самого себя.

И вдруг все вокруг разом заржали. Во всё горло. И долго ещё потом не могли остановиться. Когда парни немного упокоились, Тулома с совершенно серьёзным видом стал рассказывать им, что у моряков существует традиция – отпускать из первого трала самую крупную рыбину, чтобы рыбалка удачной была.

– Я, конечно, не так давно в море хожу – всего-то лет десять, но про такую традицию слышу впервые, – удивился рыбмастер.

«Конечно, впервые! Я её только что выдумал», – усмехнулся про тебя Дружинин, а вслух произнёс:

– Незнание традиций не освобождает вас от обязанности их соблюдать.

– Странно, – снова усомнился Игорь, – мне казалось, что раньше эта фраза звучала иначе. Тулома, перестань выносить нам мозги!

Вскоре все снова вернулись к работе. Хотя то, что они делали, называть работой можно было лишь условно. Больше это походило на массовую казнь или резню, устроенную какими-то дикими варварами. Всего за каких-нибудь полчаса каждый из моряков перерезал глотки нескольким сотням рыбин. Кровь вспенивалась на вскрытых аортах и, разлетаясь веером, попадала в лицо, в глаза, в рот. Комбинезоны были облиты кровью, словно из душа. И сами они стояли по колено в крови, и в этой крови отчаянно извивались в предчувствии неминуемой скорой гибели немногие оставшиеся ещё живые рыбины. Странное это действо переполняло сердца моряков какой-то первобытной силой, вызывая эйфорию и невероятную лёгкость в возбуждённом сознании.

Но вскоре всё закончилось. Моряки выбрались из рыбного ящика и отправились поливать друг друга из пожарного шланга, пытаясь таким образом смыть кровь с комбинезонов. Тулома остался один в металлическом ящике. Корабль прилично покачивало, и от этого его колени захлёстывали кровавые волны. В руке он держал слегка затупившийся окровавленный нож, а его лицо было сплошь заляпано брызгами крови. Ледовитый океан тяжко вздыхал, как будто осознавая горечь утраты. Волосы штурмана трепал порывистый ветер, а он стоял, запрокинув голову, смотрел на остывающие звёзды и не мог оторваться, словно провожал души убитых существ.

Помывшись в душе после подвахты, Тулома налил себе кружку тёплого молока с мёдом и, усевшись поудобнее на диване в своей каюте, продолжил работу над сборником морских рассказов, начатую им несколько дней назад: «Был удивительно тихий, солнечный вечер. Бирюзово-синее море шелестело вдоль борта слабыми всплесками океанской зыби. Маленькое оранжевое Солнце, устав вращать вокруг себя целую вселенную, склонило голову к ласковому океану, собираясь к полуночи зачерпнуть пригоршню игриво фосфоресцирующей морской воды, чтобы самозабвенно ею напиться и, побелев от соли, вновь взметнуться в небосвод, разматывая радужную спираль Полярного дня»…

Спустя пять дней экипаж взял полный груз. Немногим более сорока тонн охлаждённой трески, щедро пересыпанной колотым льдом, почти полностью заполнили трюм. Пора на заход – первый в этом рейсе. За сутки до входа в терводы Норвегии Тулома связался с Вардё-радио и созвонился с агентом. Его свободное владение английским частенько подкидывало ему лишнюю работёнку. Но из рейса в рейс повторялась одна и та же ситуация – никто, кроме Туломы, не владел английским в достаточной степени, и всё внешнее общение происходило только через него. Но вряд ли его это утруждало. Наоборот, он всегда старался лишний раз попрактиковаться и в деловом, и в разговорном английском, к тому же он всегда обладал всей полнотой информации, что не могло не тешить его самолюбие.

Спустя ровно сутки судно вошло в Королевский фиорд. Почти сразу стало ясно, что это чересчур громкое название для такой крохотной деревушки в три десятка домов с одним деревянным причалом и стоящим рядом цехом по рыбопереработке бледно-жёлтого цвета. Аккуратные яркоокрашенные домики издалека выглядели словно игрушечные. Из-за низких свинцовых туч неожиданно выглянуло солнышко, и Туломе вдруг стало удивительно хорошо. Было такое чувство, словно он вот-вот окунётся в какой-то сказочный мир, где живут горные тролли и говорящие олени, старые викинги и прекрасные принцессы. И всё то время, пока судно швартовалось, это ощущение его не покидало. И, как оказалось, не зря. Вскоре началась выгрузка, но уже спустя час с небольшим на местной рыбфабрике случился обед. Тулома с Женькой отправились на берег размяться. При ходьбе их слегка покачивало, как будто земля под ними, словно палуба корабля, то уходила из-под ног, то вздымалась навстречу. Это удивительное ощущение, будто внутри тебя ещё живёт морская волна, бывает только в первые несколько дней на берегу, но этим оно и ценно. Сделав небольшой круг по пустынным окрестностям деревушки, ребята уже свернули обратно к причалу, как вдруг увидели идущую навстречу симпатичную девушку. Яркое осеннее солнце остывающей медью переливалось в её огненно-рыжих волосах, согревая своими последними лучами редкие веснушки на её милом личике. А на припухлых губах непринуждённо играла очаровательная в своей простоте улыбка. Тулома заговорил с девушкой сразу, лишь только встретился с ней взглядом:

– Сегодняшнее солнце очень подходит к вашим волосам, мадемуазель, – произнёс он, широко улыбнувшись.

– Спасибо, тогда к вашим волосам вполне может подойти завтрашний снег, – ответила девушка на хорошем английском.

– Что вы, ещё только начало сентября, – удивился Дружинин.

– В наших краях снег в это время года не такая уж и редкость, – уверенно произнесла девушка. И действительно, они находились сейчас на самом севере Норвегии. Даже чуть севернее, чем легендарный мыс Нордкап.

– Пожалуй, вы правы, наша мурманская погода не сильно отличается от здешней, и снег в сентябре нам тоже не в диковинку. А вот таких красавиц, как вы, даже у нас встретишь нечасто.

Глаза девушки после этих слов засияли необыкновенно, а улыбка стала ещё более солнечной. Выдержав небольшую паузу, во время которой Тулома не отрываясь смотрел в её восхитительные светло-зелёные глаза, он произнёс: