Татьяна Авлошенко - Осень Окаяна

Оставалось уговорить отца Мартина.

Беркана неуверенно топталась на пороге. Раньше она никогда не видела разницы между жилищем отца Мартина и своим. Смело влетала, девочка-вихрь с растрепанными волосами и весело сверкающими глазами. Влетала и с порога обрушивала на старого воспитателя ворох вопросов. Где ночует солнце? Строил ли святой Иосиф корабли? Как приручить острожного и хитрого единорога? Почему Иса – жена Ольгейра, но не мама Берканы? И с каждым годом вопросы становились сложнее.

Отец Мартин отвечал. Отвечал всегда, как бы ни было трудно сказать правду, как бы ни хотелось прикрыться доброй ложью или хотя бы утаить часть истины. Может быть, потому Беркана так доверяла ему? Ее друзьями были суровые Ольгейровы хирдманны, ее матерью стала Иса Смоленка, но не им поверяла самые сокровенные тайны свои дочь эрла. Почему же сейчас она прячет глаза? Я не предавал тебя, Беркана. Как можно замышлять зло против того, кто стал тебе дорог, как собственный ребенок? Нет, еще дороже. Знаешь, что испытывает человек, обреченный умереть бездетным, когда на руки ему ложится теплый живой сверток? «Вот моя дочь. Воспитай ее», – сказал тогда Ольгейр. С тех пор каждое деяние мое, каждая мысль были во благо твое, Беркана. Почему же теперь ты не хочешь раскрыть мне душу? Или же воистину не достоин доверия тот, кто хоть однажды запятнал себя ложью?

Отец Мартин стоял, отвернувшись к окну. Молится он, что ли? Наставник любит разговаривать с Богом, словно с родичем.

– Входи, входи, Беркана.

Плохо, что священник стоит, отвернувшись. Почему-то кажется, что, когда он оглянется, вместо знакомого, покрытого шрамами лица увидишь морду неведомого чудовища. Фу, глупости какие! Но почему-то очень, очень трудно войти в комнату.

– Мы возвращаемся в Аскхейм.

Отец Мартин не вздрогнул, не обернулся. Он словно знал, что Беркана скажет именно это. И заранее был готов с ответом.

– Нет, тебе надо ехать в Лорейн. Иса…

Зачем он произнес это имя? Оно было словно удар кирки, разбивающий последний слой почвы на пути подземного источника. Дочь Ольгейра не могла больше властвовать над своими чувствами, словно бурная река, захлестнули они ее, завертели, поволокли.

Обида, выпестованная по пути в Хофенштадт, страх последней ночи и откуда-то совсем уж из глубин воспоминание о том, как когда-то давно, еще при жизни отца, подобрала она на ярмарке в Тинггарде большого инеисто-серого пса. Даже имя вспомнилось – Белозуб. Три дня пес преданно ходил следом, ел из рук Берканы, спал, свернувшись калачиком у ее ног, а потом с радостным лаем кинулся к человеку в поношенной одежде смолена.

– Иса? – Беркана выгнулась разъяренной кошкой. – Мудрая Иса? – смех походил на пронзительный крик чайки. – Да, вы все готовы удавиться за нее. А мое слово ничего не значит? Совсем ничего? Только желания Исы? Эйрик! Йорг!

Отец Мартин повернулся от окна. Со злорадным удовольствием смотрела Беркана в его растерянное лицо. Да! Растерянность, страх и… жалость? Старый воспитатель протянул руку, но дочь эрла увернулась. Коротко звякнули диски ожерелья.

Грохоча сапогами, взбежали по лестнице Эйрик и Йорг. Замерли на пороге, недоуменно разглядывая священника и дочь эрла.

– Этот человек – изменник! – палец Берканы словно дырявил грудь отца Мартина в нескольких местах. – Взять! Связать! Мы едем в Аскхейм! Сейчас! В Аскхейм!

Отдав приказание, Беркана опрометью бросилась в свою комнату. Даже не позаботившись запереть дверь, кинулась на постель. Судорожные рыдания, слезы, не приносящие облегчения, терзали мужественную дочь Ольгейра. Впервые за много лет.

Несколько пригоршней холодной воды, безжалостно выплеснутых в лицо, вернули миру ясность очертаний, а Беркане пригожесть. Внимательный взгляд в начищенный медный таз (всякий, кто заметит, что дочь Ольгейра эрла плакала, может подавиться своей наблюдательностью, но все же…) и на улицу. Спутники Берканы, весело переговариваясь, готовили лошадей в дорогу. Рыжий Мьёлльнир на крыльце трактира громко препирался с хозяином. Щедрый Эйрик мог снять с себя и отдать товарищу последние штаны, но заплатить геруму лишний гольден… Отца Мартина не видно. Очевидно, священника до поры заперли в его комнате. Все шло как надо.

Беркана прошла в общий зал и села за стол. Посетителей в трактире не было. Здорово вчера напугали их буйные нордры. Утром еще крутились какие-то любители местной стряпни, но теперь разбежались. С кухни доносилось недовольное громыхание котлов. Беркана мстительно улыбнулась. Верно, трактирщик успел разъяснить свом клухам, кого хотели они оскорбить, обсуждая падчерицу эрла нордров.

Трактирщица выглянула из кухни и вдруг чуть ли не бегом припустила через зал. Тю, никак покормить напоследок решила? Или высказать все, что в душе накипело? Но баба проскочила мимо Берканы и устремилась куда-то в темный угол. Дочь эрла скосила глаза.

Откуда он взялся, человек в одежде Братства, не старый еще мужчина с красивым и надменным лицом богатого мудреца и руками палача? Как вошел в трактир незамеченным? Почему сел в самом темном углу?

Трактирщица уже добралась до «святого брата» и, наклонившись, что-то ему нашептывала. Тот слушал, брезгливо скривив губы. На «нордров беззаконных» небось баба жалуется. О своих грехах бы подумала, дура!

– Берхен! Пора! – заорал со двора Эйрик Мьёлльнир.

– Иду!

Как темно и душно в этом трактире! Как только люди могут здесь находиться? Скорее, скорее на волю. Там яркое солнце и теплый ветер, там зеленая трава и мягкая пыль дороги. Дороги, ведущей к дому. Дом… Иса… Что скажет она непокорной падчерице? Что сказать ей? Чем вообще обернется отказ Берканы ехать в Лорейн? Но разве мало в Аскхейме кораблей? Разве лягушачья кровь течет в жилах дочери Ольгейра? Проживем и без Окаяна! Да и что толку страдать, если все решено? Сказано ведь: если предстоит тебе дело, пугающее или смущающее тебя, то сделай его быстрее и освободись. Так скорее же отсюда в Аскхейм, в новую жизнь!

Порог поймал ногу и сильно дернул. Доски крыльца приблизились так стремительно, что девушка не успела выставить руки. Удар такой сильный, что нет даже боли, и…

Доски расступились? Нет, скорее всего, они просто исчезли. Темнота густая, как кисель, и Беркана в эту темноту проваливается. Чьи-то руки схватили за плечи, притянули. Ни глаз, ни лица не видно, но этот взгляд…

Перед глазами что-то серое и шершавое. А, так это же доски крыльца! Сильно болит лоб. Беркана села. Хирдманны умирали от смеха.

– Эй, Берхен! – крикнул Эйрик Мьёлльнир. – Валькирии обычно летают, а не ползают!

– Он запомнил меня, – ответил кто-то голосом Берканы.

– Что?

Смех Эйрика резко оборвался. Нахмурившись, шагнул он к крыльцу. Грозный воин, готовый вступить в бой со всяким, кто посмеет обидеть дочь Ольгейра. Или падчерицу Исы?