Татьяна Авлошенко - Осень Окаяна

– Смолены – люди не хуже нас, – словно оправдываясь, молвил Торвальд. – Перезимуем. А здесь оставаться нельзя. Падчерица эрла в другой раз и не успеть может.

Люди не сказали ничего. Постояли немного и пошли собирать нехитрый скарб, сгонять скотину, снимать с привычных мест домашних богов.

Так умер хутор Мёрк.

– Здравствуй, березка.

Рядом с Берканой, вольно положив руку на холку гнедой, шагал Вольга. Шел спокойно и дерзко, словно не мелькали вокруг балахоны Ревнителей Истинной Веры, будто не пророчил каждый их взгляд нечестивцу смолену смерть близкую, долгую и мучительную.

– Ты? Откуда? – рявкнула Беркана. – Где Сер?

– Я, – спокойно кивнул смолен. – С хутора Мёрк. А Сер… где-то. Дела у него, дела.

– Ты что здесь делаешь?

– Ты нас в Аскхейм звала, вот я иду в Аскхейм. Туда же, куда и вы. Вместе веселей.

– Братство! – простонала Беркана.

– Так у меня к ним дело важное, тайное. Никому не скажешь? – и, за руку притянув Беркану, шепнул ей в самое ухо. – Жабу хочу дохлую им в котел кинуть.

– Тьфу!

Вот и разговаривай с таким!

Беркана огляделась. Безлицые ехали молча, не спешили вязать язычника, только косились злобно. Они сбились в стаю и больше всего напоминали кучу грязноватого тряпья.

– Тебя сожгут, – обреченно сказала Беркана. – Думаешь, если идешь с дочерью эрла, то и не тронут? Сожгут.

– Если заметят.

– Если заметят?

Вольга не ответил. Не замедляя шага, он оглядывался, словно высматривал кого-то.

Дерзкий мальчишка! Прогнать его из отряда? Но тогда безлицые наверняка расправятся с лишенным защиты язычником.

– Эй, Йорг! Здорово!

Вольга заорал так, что гнедая Берканы шарахнулась в сторону. Проезжающий мимо нордр взглянул на смолена так, словно тот шел с хирдом от самого Аскхейма.

– А, Вольга! Здорово! Так ты жив? А говорили, что тебя не то засек насмерть какой-то герумский барон, не то сожгли на костре балахонники.

– А еще что? – прищурился смолен.

– Еще? – Йорг явно наслаждался, пересказывая слухи. – Еще говорили, что тебя сожрал дракон и что ты женился на дочери императора. Но я в это не верил. Мало ли что болтают люди. Я рад, что ты жив.

Махнув на прощание рукой, Йорг поехал дальше.

– Позови его! – задорно зашептал Вольга. – Позови и спроси, как долго я иду с вами. Не скажет! Он заметил меня потому, что я окликнул его.

– Ты колдун? Отвел глаза моим людям?

– Нет, – Вольга тряхнул серебряными волосами. – Я смолен. В лесу родился, в лесу живу, с лесом знаюсь. Смотри туда, – он махнул рукой в сторону трех мрачных елей, почти выступивших на дорогу. – Что скажешь?

– Елки как елки. Приметные. Густые. Засаду хорошо устраивать.

– Засаду? Да. Значит, внимательно смотрела. А теперь скажи, дочь эрла, под какой из них лежит белый камешек?

– Нет там никакого камешка! – Беркана начинала злиться. Подъедут же! Сейчас подъедут! И как того священника на хуторе. А этот дурила болтает о каких-то камешках!

– У средней! У средней! – веселился Вольга. – Посмотри еще раз.

Беркана нехотя взглянула. Действительно, круглый голыш, белый, как куриное яйцо, словно подмигивал из-под корней ели, стоящей посередине. Как его можно было не заметить?

Вольга улыбался.

– Увидела? Потому что знала, что он должен там быть. Вот и я, как этот камешек. С лесом слился, частью его стал. Кто знает, тот видит, а кто нет… Нордрский корабль в море, говорят, тоже заметить мудрено.

Бурая ряса Ревнителя промелькнула совсем близко. Беркана схватила смолена за руку, притянула к себе.

– Эти тоже не видят? Они ж тебя уже на куски глазами разорвали!

– Они смотрят на тебя, дочь эрла, – ответил сразу посуровевший Вольга. – И ненавидят тебя. Будет лучше, если этой ночью ты не будешь спать.

Беркана не заметила, как прошел день. Лесная дорога была спокойна. Нордры не спешили, ехали шагом, берегли силы свои и коней. Братья Ревнители сгорбились в седлах и даже друг с другом не разговаривали. Солнце, наработавшись за лето, посвечивало лениво. Было тепло, тихо и покойно.

Вольга шел рядом размеренным шагом человека, привыкшего к странствиям. Левую руку он положил на холку гнедой, и Беркана заметила, что на безымянный палец смолена надето тонкое зеленое колечко из стекла. Такие любят носить девушки из Дудочного леса. Память об оставленной где-то подружке? Что ж, при его-то красоте…

А ведь убьют парня! Ночью убьют. Не отпущу его от себя. Свои дурного не скажут, а Братство… А что за дело мне до Братства?

Вольга всю дорогу то напевал что-то вполголоса, то болтал о том, что на глаза попадалось. Долго смотрел на отца Мартина, а потом спросил просто и весело:

– А это кто? Ваш святой? Великий мученик? Почему лицо в шрамах? В битве так не посекут.

Беркана приосанилась. История Гуннбьерна из Сэгарда служила славе Аскхейма и потому была любима дочерью Ольгейра эрла.

– Отец Мартин, тогда его звали Гуннбьерн, был в молодости рабом моего отца, – при этих словах смолен скривился, но девушка предпочла этого не заметить. – Гуннбьерн жил в месте, именуемом Сэгард. Там строят драккары. Среди людей Сэгарда есть добрые христиане, но есть и язычники. Поэтому туда однажды явился отряд Братства. Кто-то успел предупредить людей, и они ушли в лес. А Гуннбьерн вернулся. Безлицые заметили его и схватили. Они хотели узнать, где скрываются люди Сэгарда. Но Гуннбьерн ничего не сказал. Тогда ревнители начали пытать его. Палач проводил ножом по горлу и лицу Гуннбьерна, и тот всякий раз не знал, оставит ли нож простой порез или перехватит горло, вырежет глаз. И все равно молчал. Тогда ревнители сломали Гуннбьерну руки и бросили его на скале, которую заливает во время прилива. Они хотели выколоть пленнику глаза, но старший не велел. «Пусть этот языческий прихвостень видит, как подходит его смерть», – сказал он. И Ревнители ушли. Драккар моего отца проходил недалеко от скалы. Кормщик услышал, как кто-то читает молитвы. Люди сказали, что это морской тролль выполз поглядеть на луну, но отец ответил, что нечистый дух не может слышать Божьего слова, не то что произнести его, и велел править к скале. Сначала хирдманны думали, что спасли осужденного на смерть преступника, но потом люди Сэгарда рассказали правду. Нордры умеют ценить верность и отвагу. Отец освободил Гуннбьерна, и тот стал священником.

Беркана замолчала. Искоса взглянула на Вольгу – ну, мол, каково? А Вольга смотрел на отца Мартина. Когда взгляды священника и язычника встретились, смолен почтительно поклонился. Отец Мартин кивнул ласково и чуть смущенно.