Алексей Войтешик - Свод

…Его били до тех пор, пока кому-то не пришло на ум распять несчастного над палубой корабля «Гром Одина». Вскоре его врагам показалось и этого мало, тогда Ричмонда привязали за ноги к переброшенным через мачту канатам и перевернули вверх тормашками. Запястья рук перетянули тонкой веревкой, а какой-то лихой умелец, посмеиваясь над участью Ласт Пранка, подвесил к его рукам тяжелое ведро с золотом. Измученные суставы потянуло вниз невыносимой болью, а левое плечо, как казалось, и вовсе висело на одной коже.

– Ричи, – услышал он голос Хайраддина.

Барбаросса стоял напротив, держа в руке сияющий, словно солнце, раскаленный железный прут.

– В последнее время я стал задумываться, а не много ли я тебе отвесил? Вот, – кивнул он на ведро с драгоценным грузом, привязанное к его рукам, – решил добавить тебе еще немного золота, а в довесок к нему еще и железа!

С этими словами он вонзил искрящийся на солнце прут в больное плечо Ричмонда. Ласт Пранк хотел закричать, но, к своему ужасу, понял, что стал нем. Истошный стон с трудом вырвался сквозь одеревеневшие губы. Кожа на плече шипела, а смрадный дым, исходивший от нее, вонял почему-то жареной рыбой. Превозмогая боль, он изо всех сил потянул на себя веревки, которые стягивали руки, и те поддались.

Ласт Пранк открыл глаза.

Сидя на нем верхом, его держали несколько взмокших от усилий человек, а в помещении, где он находился, на самом деле пахло жареной рыбой.

– Jums jaguļ, jums nedrikst kusteties! – округлив глаза и указывая коротким коряжистым пальцем на плечо Ричи, устрашающе выкрикивал какой-то узколицый мужчина.

– Jus ļoti saaukstejas udeni un pie tam jums ir liela rēta uz pleca. Velns, viņš neko nesaprot. Jāni, palidz man! 15 15 Вам надо лежать, вам нельзя двигаться. Вы сильно промёрзли в воде, и к тому же у вас большая рана на плече. Чёрт, он ничего не понимает! Янис, помоги мне! (лат.).

Рана причиняла ему страшные муки. Все было как в тумане, мысли путались. Вдруг кто-то ударил по больному плечу – перед глазами полыхнуло пламя, и Ричи снова провалился в забытье.

Седой рыбак Оскарс Озолиньш сосредоточенно сопел, ловко оплетая край старой прохудившейся сети толстой конопляной ниткой. С другой стороны рыболовецкой снасти гораздо медленнее и неохотнее своего родителя трудился его младший сын. Худой светловолосый подросток в холщовой рубахе то и дело поправлял ее широкие рукава, будто бы те мешали ему. Старый Озолиньш достаточно долго терпел показное нежелание сына трудиться.

– Э-хе-хе, – наконец тяжело вздохнул он, откладывая в сторону позеленевшую от морской воды и водорослей снасть, – видно, одному Богу известно, кто из тебя, лентяя, вырастет.

Мартыньш опустил взгляд.

– Что молчишь? – продолжал отец. – Шатаясь по берегу вместе с Томасом Апсе, сыт не будешь. Нужно знать какое-то ремесло, чтобы кормить себя и свою семью. Вот будет у тебя сын, ты ведь тоже захочешь, чтобы он тебе помогал?

– Но ведь у тебя целых четыре сына! – треснувшим голосом запротестовал своенравный отпрыск.

– Четыре, – не без гордости согласился Озолиньш, – и у троих из них уже свои семьи, свои дома и каждый имеет свое дело. Как ты думаешь, приятно мне, когда, приезжая на рынок, я иду в лавку Андриса, а люди здороваются со мной, зная, что я его отец? Да ты и сам, едва только въезжаем на торг, бежишь к нему. Как же, он всегда рад брату и не упустит случая тебя чем-нибудь угостить. Да и жена его, зная, что у нас в доме уже давно нет хозяйки, еще ни разу не выпустила ни тебя, ни меня из дому голодными.

Все твои братья – уважаемые люди, и со всеми я в свое время так же, как и с тобой сейчас, говорил о деле. Поверь мне, и они с первого раза не желали меня слушать, пожалуй, не считая только Яниса. Тот всегда знал, чем станет заниматься, едва только увидел, как старый Апсе делает свои горшки.

– Ха, – не удержался Мартыньш, – тоже мне дело…

– Дело, сынок, дело! Из чего бы мы стали есть и пить, если бы не их дело? А ведь посуда нашего Яниса в городе славится больше, чем горшки и миски его учителя Апсе. Это тебе не кораблики строгать.

– Мы не строгаем кораблики…

– Строгаете! – рассердился Озолиньш и отчаянно махнул рукой. – Я сам видел. Вот какая неблагодарная штука у нас получается с младшими сыновьями. Что у старого горшечника, что у меня. Они, как видно, так и будут до старости в кораблики играть.

– Нет! – выкрикнул Мартыньш, но отец сделал ему резкий знак не шуметь.

Они одновременно повернули головы к нарам, на которых неподвижно лежал человек, найденный позавчера на берегу.

– Нет, – гораздо тише сказал младший Озолиньш, – мы не играем в кораблики, мы их строим!

– То-то стоящая забава для парней, которым по тринадцать лет от роду.

– Ты не понимаешь, отец, – Мартыньш беззвучно пожевал губами, не решаясь раскрыть их с Томасом тайну. – Мы поедем в Ригу учиться строить корабли.

Лицо старика Озолиньша потемнело. Ответил он не сразу:

– Думаю, старый Апсе станет лепить горшки еще и ночью для того, чтобы заработать на отправку Томаса в Ригу. А вот что ты прикажешь делать мне? Тоже выходить в море по ночам? Да и какой из тебя строитель кораблей, если ты даже свое имя написать не можешь? Из таких вот мастеров и появляются те, кого потом всюду гонят в шею.

Из-за глупостей неучей в любом деле случается беда. Один плохо лепит те же горшки, и они разваливаются, едва только дно упрется в камешек. Другой, недоучившись, расшибает в щепки целый корабль, и гибнут люди. Вот, – отец ткнул коротким толстым пальцем в сторону нар, – один вот-вот испустит дух у нас, другой лежит у Апсе, а где остальные? Слизало море. А из-за чего? А из-за того, что море шутить не любит и не прощает недоучкам их ошибок. Из-за их нерадивости в учении мало того, что страдают они сами, так еще попадают в беду невинные люди!

– А я все равно буду строить корабли, – уставившись в пол, упрямо пробормотал непокорный сын.

Оскарс тяжело выдохнул:

– Я ведь не против того, сынок, да только если к науке строить корабли ты будешь относиться так же, как к нехитрой науке плести сети, то я боюсь даже представить, что из этого всего получится.

Мартыньш бросил на отца такой пронзительный взгляд, что у старого Озолиньша по спине пробежали мурашки.

– Ты сказал, что не против, отец?

– Я не против. Думаю, и братья помогут, главное, чтобы ты отнесся к этому с должной ответственностью. Наняться на верфи непросто, а работать там еще сложнее. Однако если это дело тебе по душе, то что ж, и это достойный труд, хоть и нелегкий. Держать топор намного труднее, чем иглицу 16 16 Иглица – приспособление для плетения сетей. .

У младшего Озолиньша потемнело в глазах от счастья и облегчения. Он поднялся:

– Отец, а можно я сейчас сбегаю к Томасу, расскажу ему о том, что ты меня отпускаешь?