Марина Румянцева - Сашенька

– Выпьем за стречу, дамочки! – хозяйке не терпелось поделиться с нами оставшимся в бутылке и своим хорошим настроением. Мне тоже налили «пять капель» в целях профилактики. Не пьянства ради, а здоровья для. Это отнюдь не было моей первой рюмкой – частенько приходится принимать «для сугреву». С едой, как говорится, у нас случаются перебои, с выпивкой – никогда. Пьется в основном все, что горит – дешево и сердито. Не знаю, что в этом процессе так привлекает взрослых – гадость же, да и потом еще как дурак становишься… Вот однажды один из наших дедушек спер у зазевавшегося пузана со стоянки у супермаркета всякой вкусной еды и бутылку дорогого вина, а потом поменялся с Тамарой на две «беленьких». Так это было совсем другое дело! Название я запомнила – МУС-КАТ. Когда вырасту…

– Пей давай, да и на боковую! – это Тамара «очнула» меня от праздных мыслей. Пришлось опрокинуть стаканчик, слава богу, налито там было на два моих пальца. По организму полыхнуло огнем и выступили слезы.

– Как ангел босичком прошел… – прокомментировала аналогичный процесс Мария-истопник.

А у меня – рокер, со всеми своими цепями и подковами.

Какое-то время со своего спального места я еще слышала оживленную беседу моих тетенек, а потом сон придавил меня своей мохнатой лапой.

13.

Теперь я выгляжу как девочка-ромашка. Промытые волосы Тамара неумелыми пальцами заплела в коски и зафиксировала тонкими проволочками, нашедшимися в Мариином хозяйстве. Прикид у меня – обалдеть! Голубой пуховичок немного великоват, зато удобно – прикрывает все мерзлячие места, а накинув капюшон, вообще чувствуешь себя, как в теплой норке. Черные джинсики почти в размер, под ними – разноцветные лосины, под пушистым мягким свитером – платье и две футболки. В общем, что было в этом узелке – все теперь на мне. Только «камелоты» из прошлой жизни, но они еще хоть куда.

Тамара, впрочем, оглядев такую фифу, неодобрительно покачала головой.

Мы попрощались с Марией и тронулись в обратный путь. Может быть мне, конечно, показалось, но на улице пахло весной. Праздник жизни продолжался.

Кинофильм сразил меня окончательно.

Сюжет был таков: некая дамочка в горячке пристрелила своего любовника, который гнусно обманул ее в плане помощи в сценической карьере, и попала в тюрьму. Вот там-то она и встретила тех, с кем, при обычных обстоятельствах, ей бы не в жизнь не столкнуться – популярную «джазовую киску», которая накануне также порешила двоих родственников, и душку-адвоката. Адвокат за баксы вызволил обеих дамочек, они немного поцапались друг с другом и спелись. Получился убойный во всех смыслах дуэт. Все. Но как это было поставлено! Та-акой драйв!

Вот так, стартануть можно отовсюду – хватило бы сил занять свою орбиту.

Когда станет теплее, я распрощаюсь с товарищами по несчастью (а, скорее всего, и прощаться не буду – уйду по-английски) и поеду на дачу. И под каждым мне кустом

будет готов и стол и дом. До тепла осталось не так уж и много. Месяца два.

14.

Свет бьет по глазам, боль бьет по телу. Спасение – черная бархатная тишина, смыкающая свои створки, когда и то и другое становится невыносимым. Голый первобытный червяк, мечтающий поскорее окаменеть неясной загогулиной.

Свет.

Боль.

Мягкая, затягивающая чернота, похожая на небо без звезд.

Свет и боль, но уже в пределах, позволяющих различить скудную казенную обстановку и шугающуюся в странном танце без музыки неопределенную фигуру. Чуть позже включаются звуки – человеческое сопение и влажное шорканье рядом, шаги и голоса за стеной, машины – на улице, самолет – в небе. И запахи. Лекарств и пищи, приготовленной в котлах.

Безмолвно танцующий персонаж определяется грузной теткой, осуществляющей влажную уборку помещения. Надо мной наклоняется ее лицо с бесцеремонными глазами.

– Очнулась, бродяжка?

Я не бродяжка, корова. Я заколдованная принцесса. Пытаюсь отвернуться к стене, но получается плохо. И очень больно.

– Лежи спокойно, капельницу сорвешь! Одних лекарствиев на тебя изведено скоко!

В разгар теткиного злобного бульканья в проеме двери появляется весь в белом – ангел.

И вежливо, но твердо интересуется, закончена ли уборка. Тетка, обиженно доборматывая под нос свои обличения, с ведрами и тряпками растворяется в пространствах.

– Как дела, – говорит ангел сквозь марлевую повязку. Мне видны только глаза и, из-под шапочки, аккуратно причесанные рыжие волосы. Хочется произвести на тетю-ангела приятное впечатление, и я говорю «хорошо». И сама себя не слышу. Но она угадывает по губам и смотрит на меня прозрачными веселыми глазами.

– Это радует.

Дальше я не помню, наверное, обнаружив, что еще кого-то волнует факт моего существования, с облегчением отключилась.

15.

Здесь хорошо – можно спать сколько хочешь, не боясь, что крысы отъедят от тебя кусок или навалится пьяный бомж в поисках денег. Пятнистый больничный матрас прикрыт какой-никакой, а простынкой. Три раза в день бабушки из соседней палаты приносят мне еду – я сама пока не могу добраться до другого конца коридора, а иногда и чего-нибудь вкусного из домашних передач. В общем, рай на земле. Название, правда, у рая довольно экзотическое – «второе гнойное отделение».

От того места, где слева кончаются ребра, до середины спины у меня на всю жизнь

теперь останется шрам. Доктор Юлия Евгеньевна – «Юлигеньевна» сказала, что мне еще повезло повернуться к ножу левой стороной и, задумчиво рассматривая мой бок, добавила «я тебя аккуратно шила, старалась». Юлигеньевна красивая. У нее осторожные теплые пальцы.

Комната, где я лежу, два на два метра, называется «бокс». Вообще-то это больница для взрослых, я здесь случайно оказалась – милиционер, который меня, всю в кровище, сюда приволок, особенно в тонкостях разбираться не стал – затащил прямо в операционную. Практически на стол положил. Иначе бы я точно ласты склеила – не в «скорой», так в приемном покое. Он потом приходил убедится, что я живая, мандаринов принес. Нормальный дядька, не оборотень. Юлигеньевна, опять же, кишки мои красиво зашила – живи да радуйся.

За окном уже окончательная весна с ручьями, птицами и кошачьим ором по ночам. Когда я не могу заснуть и уговариваю бок не болеть, смотрю, как по потолку перемещается свет от проезжающих машин и слушаю ночную жизнь больницы. Поскольку я делаю сразу несколько дел, мне и особенно жалеть-то себя некогда. Время остается только на то, чтобы немного помечтать.

В больнице меня побрили. Голова моя напоминает теперь бедного Йорика с отрастающей щетинкой, приятной на ощупь. Волос мне не жалко – новые вырастут. Только немного не по себе, когда из зеркала смотрит незнакомый пацан с глазами, как у стрекозы.