Степан Осокин - Хрустальный остров. Роман

– А это, что у тебя?

Бондаренко первый заметил ракетницу.

– Ракетница. Я нашёл склад полный жратвы и многих необходимых вещей. Теперь мы спасены.

Валерий присел около Насти и Ивана, жадно поглощающих шоколад.

– Спасибо тебе, Валера, – поблагодарила его Настя.

– Скажите спасибо вон тому члену международной организации, который давно обнаружил этот склад и там незаметно подъедался, – Валера кивком головы указал на Коркина. – Я проследил за ним и обнаружил склад.

– Сука! Крыса! – воскликнул Белкин.

– Смотрите, а он даже и не брал шоколадки. Сытый, – заметил Бондаренко.

– Он сам себя приговорил, – сказал Белкин. – А ты молодец мент. Хоть я и не люблю вас, но всё же среди вас попадаются настоящие следопыты, знатоки своего дела.

Ковров сел на камень в позе пахана.

– Что будем делать с Коркиным?

– Казнить, – предложил Белкин.

– Простите, я хотел сказать, – мямлил Коркин. – Простите, пожалуйста.

– Ага хотел. Ты хотел всё сожрать, – сказал Бондаренко.

– Такие косяки не прощаются, – сказал Белкин.

– Пусть он получает меньше еды, чем другие, – предложил Платон.

– Это слишком лёгкое наказание, – не согласился Антон.

– Ты предлагаешь его убить? – спросил Валера.

– В тюрьму садится я не собираюсь за этого придурка, – сказал Антон.

– Давай отрежем ему руку, – предложил Белкин.

– Это не наш метод. Мы придумаем что-то более интересное, – сказал Ковров.

Он приказал Артисту и Трактористу охранять Коркина. Остальные все отправились к складу.

– Тут хватит еды месяца на три точно, – заключил Ковров, изучив склад.

Бондаренко и Иван полезли к ящику с шоколадом. Ковров шлёпнул им по рукам, как нашкодившим школьникам.

– Куда лезете! Хотите всё сразу сожрать, а потом подохнуть с голодухи.

– И то правда, начальник, – согласился с ним Белкин.

Бондаренко сделал кислую мину.

– Значит так, склад надо охранять, чтобы тут не сожрали всё под чистую. Иван останешься тут до утра. Настя возьми крупу и консервы, но не много, чтобы приготовить ужин. Нажираться не будем. Тебе Иван еду принесём. Ты смотри тут не ешь ничего, – решил Ковров.

На складе были и котелки для приготовления еды. Настя и Валера взяли четыре с собой. Были тут спички и соль.

– Кто-то позаботился о таких, как мы. Дай Бог ему здоровья, – сказал Лев. – Этот остров точно принадлежит какому-то государству.

– Там есть надписи Чили, Перу и Аргентина, – сказал Валерий.

– Возьмите лопаты и топоры, – скомандовал перед самым уходом Ковров.

Когда шли к стоянке, Лев шепнул Валере.

– Мне, кажется, я его где-то видел.

– Кого?

– Директора.

– Родиона?

– Да.

– Может, он тоже военный?

– Возможно, но что-то выправки не чувствуется. Впрочем, в армии нашей всегда было полно разгильдяев.

Подошли к стоянке. Артист, Тракторист и Коркин сидели под деревом у шалаша. Коркин заметно осунулся.

– Дай ему лопату, – приказал Белкину Ковров.

Тот молча кинул лопату Коркину.

– Будешь копать яму, – приказал Коркину Ковров.

Коркин пополз на коленях к ногам к Коврову.

– Пожалуйста, не убивайте меня. Я ещё вам пригожусь. Прости ради всего святого. Я виноват, я сволочь, но я не заслужил этого. Бес попутал.

– За всё надо платить, – заключил Ковров. – Копай. Иначе мы тебя, и правда, убьём.

– Не надо! – взмолился Коркин.

– Надо было раньше думать.

– Это болезнь. Я болен, простите меня!

– Что за болезнь-то? – ехидно поинтересовался Бондаренко.

– Накопительство. Я с трудом расстаюсь с деньгами и вещами. Я несчастный человек.

– Доктор, ты слышал про такое? – обратился к Платону Родион.

– Нет. Я не психотерапевт. Возможно, это паталогическая жадность или клептомания.

– Это, как в анекдоте, дайте мне таблеток от жадности и побольше, побольше, – вспомнил Бондаренко и засмеялся.

Процедура наказания барыги явно веселила его жестокую натуру.

– Что ты задумал? – спросил Валера.

– Он выроет яму, где будет сидеть, пока мы не простим его. Он скрысил от коллектива пищу, из-за чего люди могли умереть, по-моему всё справедливо, – объяснил Ковров.

– Мы же люди, а не звери, а вдруг он и, в самом деле, больной, – защищал отверженного Валера.

– Ребята, не надо так с ним, – вступилась за барыгу Настя.

– В самом деле, может быть, простим его? – присоединился к ним Платон.

Ковров засмеялся.

– Вы понимаете, что вы творите. Вы говорите, что он неадекватный, больной. У нас теперь есть топоры и лопаты. Он ночью может убить нас. Его же били. Вдруг, он решит отомстить?

Против таких доводов ни у кого не возникло возражений.

Коркин под присмотром Белкина копал яму до самой ночи, копал, пока яма не стала выше его головы на метр. Барыга остался сидеть в яме. Белкин накрыл яму толстыми ветками. Получилось что-то вроде решётки.

– Раньше меня сажали в тюрьму, теперь я сажаю.

Белкин зло улыбнулся, оскалился и плюнул в лицо Коркину.

– Завтра, падла, продолжишь рыть яму в ширину и немного в глубину.

Настя приготовила ужин из кукурузной крупы и консервов. Атмосфера у костра была радостной, несмотря на происшествие с Коркиным.

– Мы же выпустим его? – спросила Настя.

– Посмотрим, как он будет себя вести, – сказал Ковров. – Человек должен страдать за то, что доставлял страдания другим.

Еду ели руками.

– Завтра надо посмотреть вилки или ложки на складе, – сказал Валера.

Настя принесла еды Белкину и Коркину. Белкин брезгливо бросил в яму початую консервную банку с тушёнкой.

– Жри, падла.

Коркин поймал банку.

– Мне тут холодно, – пожаловался он.

– Я принесу веток с листьями, – сказала Настя.

– Спасибо, Настя. Вы очень хороший человек.

Коркин родился в бедной семье. Родители трудились на железной дороге на самых тяжёлых работах. Юношество его пришлось на девяностые годы, когда у некоторых его одноклассников стали появляться богатые вещи. Глеб завидовал. Он тоже хотел жить лучше. Иногда он подворовывал пирожки в булочных, мелкие вещи в других магазинах. Это у него хорошо получалось, так, что он ни разу не был пойман. Никто не знал о его болезни – клептомании. Несмотря на то, что он выглядел неуклюже и жалко, его не гнобили другие дети ни в школе, ни во дворе. Он был им просто не интересен. Незаметный человек. Глеб никак не проявлял себя: не лез на рожон, не пытался выпендриваться перед девочками. В какой-то момент он осознал, что быть незаметным человеком очень выгодно. Он не хотел идти в армию. Родители не пытались его отмазать от воинской службы. Это были серые, забитые жизнью люди. Отец говорил, что служить надо, но сам никогда не рассказывал о своей службе, и о том, к чему надо стремиться в жизни. Глеб уже предвкушал себе судьбу своих родителей – прожить маленьким человеком без амбиций и больших денег. От армии ему удалось отмазаться из-за плоскостопия, чему он был очень рад. Врачи неохотно признали его негодность. Ему пришлось надавить на них. Он прошерстил нужную юридическую и медицинскую литературу. Его угрозы подействовали на комиссию, готовых поставить под ружьё кого-угодно лишь бы выполнить план. Глеб оказался умнее и сноровистее своих родителей. Он закончил юридический колледж. Ещё во время учёбы он подрабатывал в разных местах, а потом начал заниматься ремонтом квартир. Так, ремонтируя квартиру женщине старше себя на пять лет, он запал ей в душу своей основательностью и умением. Она была не красавица, но у неё была большая квартира, пусть и на окраине Москвы. Они скоро поженились. «Жена нужна не для развлечений, а для нормального семейного очага, уюта и комфорта», рассуждал Глеб. Деньги он копил основательно: копейка к копеечке. К середине нулевых у него было три магазина и ещё одна квартира, которую он сдавал. Родилась дочь. Изредка Глеб с супругой выезжали за границу. Не в самые дорогие страны, дорогие – это баловство. На него ни разу не наехали какие-то государственные органы или бандиты, видимо по причине его незаметности. Не надо ерепениться и всё будет гладко и спокойно, а чего ещё нужно нормальному, умному человеку. Глеб не выёживался, как некоторые бизнесмены – у него была обычная машина серого цвета; одевался он просто и неброско, чтобы не привлекать к себе лишнего внимания. Однако ему пришлось вступить в некую организацию, какой-то местный союз предпринимателей, опасаясь, что отказавшись от вступления, он может привлечь к себе ненужное внимания. С двумя членами этой организации Мишей и Генкой он завёл что-то вроде дружбы, иногда приезжал на посиделки с ними в маленьком кафе. Он их не понимал, но делал вид, что поддерживает их. Однажды они чуть его не подбили принять участие в каком-то митинге по поводу сноса какого-то старинного особняка в центре города. Какой дом? На хрен он им сдался? Ему была не понятна совершенно эта политика. Он кое-как увильнул от этой затеи. Миша и Генка были теми ещё развратниками – помимо жён, у них были ещё любовницы и вовсе краткие контакты с женщинами с пониженной социальной ответственностью. Глеб выглядел на их фоне просто ангелом и жалким девственником. В какой-то момент ему показалось, что он и, в самом деле, упустил нечто важное в своей жизни и завёл связь на стороне. Это была не красавица, не модель, а продавщица из его магазина Надежда. Она приехала в Москву из ближнего зарубежья. За редкие контакты Глеб доплачивал ей пятнадцать тысяч к её маленькой зарплате. Эта сделка показалась ему очень выгодной и разумной. Он хвастался перед Генкой и Михаилом, что его любовница молодая продавщица, которая собирается пойти в модели. Она творит такие чудеса в кровати, что он едва совсем не потерял от неё голову. Дружбаны-бизнесмены просили его познакомить с ней, но Глеб был непреклонен, такая чудесница пригодится ему самому. Ему секс был не очень интересен. Да вроде приятно, но недолго всё это, так себе удовольствие. Глеб так и не переболел своей болезнью. Периодически он совершал кражи в супермаркетах, прятал в рукава и карманы шоколадные батончики и маленькие бутылочки коньяка. Однажды его поймали на кассе охранники. Он думал, что это катастрофа. О нём может написать «Московский комсомолец». Не способный дать отпор двум пожилым охранникам, Глеб покраснел от стыда и потерял дар речи. Его провели в подсобку. Глеб уже ожидал приезд за ним машины с полицейскими. Он не знал, как проходят такого рода задержания мелких воришек в супермаркетах. Охранники и какая-то тётка в фирменном жилете магазина что-то ему говорили, но он ничего не слышал, поглощённый полностью своим горем и предчувствием гибели. Эти люди из супермаркета замолчали, когда Глеб немного пришёл в себя. Он готов был выслушать, что от него хотели, но те молчали. Его наверно приняли за идиота или сумасшедшего.