Ю. Копытин - Золотой дурман. Книга третья

– Так оказывается, тот загадочный аромат причина моих видений.

– Загадочный?! – усмехнулась Серафима. – Диявол в ентом месте тайною всё опутал, и кто хочеть ту тайну разгадать – там и остаётся. Видал кости человечески? Никто теперяча не насмелится на то озеро пойтить – вон и инородцы яво далече стороной обходять.

– Значит, выходит, дьявол открыл мне то, что выпало из моей памяти, – задумчиво взглянув на знахарку, сделал вывод Мирон.

– Чево тебе открылось? – пристально посмотрела ему в глаза Серафима.

– Моя жизнь здесь, в Сибири. В одночасье я вспомнил то, что было сокрыто от меня в последнее время.

И Мирон рассказал всю историю начиная с похищения самородков.

– Вот так я оказался арестантом… – с печальным выражением лица закончил он свою речь.

– Да-а, – сочувственно ответила Серафима. – Сердешный ты – сколько беды на тебя навалилось. Не диявол тебе открыл глаза, а Господь вернул утраченное в памяти, через твоё потрясение. А от диавола только то, что осудили невиновного?.. Тяжко чужу вину на себе несть.

– А кто же тогда выкрал золотого идола? Тут, как ни крути, всё на мне сходится. Да только не я это! – с горечью выкрикнул Мирон.

– Не ты… – спокойно ответила знахарка. – А тот, за кем ты, как за малым дитём, ухаживал, – Игнатий.

– Но – не-ет, – недоверчиво отпрянул Мирон. – Ведь Игнат же всё время был с Бакаем – с ним и на охоту уехали. Когда же он успел?

– Не знамо, как Игнатий енто сделал, но апосля твоего рассказу душу я ево увидала, а в ней ужо ничево не скроешь – сатанинска у него душонка.

– Не знаю… Сомнительно всё это, – покачал головой Мирон.

– Твоё право сумлеваться. Это ты ему поверил – а меня не обманешь. Для чево он тебя в пропасть столкнул? Видала я ладошки твои – все изранены – шибко ты за жизню боролся, да только не смог за остры камни задержаться… А хотел он показать всем, что убёг ты, испугавшись наказания за содеянное.

– Ну, это ваши предположения…

– Пусть будет так, – мирно согласилась Серафима. – Может, чего покушаешь? – сменила она тему разговора.

– Не хочется… Тоска какая-то давит.

– Гони её, печаль, не твой ентот грех – ослободи свою душу… Вот – выпей травки да поспи ещё, – подала знахарка кружку травяного настоя. – А я твою одёжу пожамкую.

И вновь приятная истома потянула его голову к подушке, веки отяжелели, и он забылся крепким сном…

Голосистое пение петуха прервало сладостные сновидения. Ему откликнулся второй… третий. Мирон приоткрыл глаза – раннее утро сумрачным светом раскрасило стены горницы:

«Однако опять чуть ли не сутки проспал», – проснувшись в уютной тишине, подумал он про себя.

Звуки, доносящиеся извне, подсказывали, что хозяйка занята на дворе утренними делами…

Мирон потянул носом… запах свежеиспечённых шанег пробудил в нём неодолимое желание покушать.

«Уж не позавтракать ли мне без хозяйки? – кишки к спине прилипли», – сел он на краешек кровати. Его одежда, аккуратно свёрнутая, лежала рядом.

«Вот какая добродушная и внимательная: покушать приготовила, одежду постирала», – мысленно поблагодарил он Серафиму.

«Перекусить да пойти помочь по хозяйству?» – проглотив голодную слюну, взглянул он на прикрытый белой тряпицей стол. Мирон налил себе кружку молока и, перекрестившись, с аппетитом оголодавшего человека принялся за еду. Такими вкусными показались ему постряпушки Серафимы после нескольких дней болезни, что он и не заметил, как опустела тарелка с шаньгами.

«Вот теперь можно и поработать», – прикрыв стол тряпицей, выскочил Мирон в прохладное июньское утро. Пение петухов и мычание коров встречало занимавшуюся зарю…

Окинув хозяйским взглядом двор, он заметил сваленные в кучу берёзовые чурки – это то, что было нужно, оставалось найти топор. Видавший виды, поржавевший колун он сыскал в сараюшке. Скинув с себя верхнюю одежду, Мирон с охоткой и упоением взялся за дело…

– Ну вот, вижу, совсем обыгалси – до слова сделал*, – услышал он добродушный голос Серафимы. – Не знаю, как тебя и благодарить… А то мужукам всё некода, а Фадейку не допросишьси.

– Отблагодарить, говоришь, – шумно выдохнув, смахнул выступивший пот Мирон. – А ты бы мне заговоры да шепотки старинные показала. Чудодейственную силу, слышал, они имеют.

– Марьянка сказывала? – с едва заметной улыбкой спросила знахарка.

– Угу, – чтобы не выдать своего смущения, отвернулся Мирон в сторону.

– Чево стушевалси? – заметила Серафима его жест. – Вижу я, что зацепила тебя девка, – никуды ты от ентого не скроиси – у тебя на лице всё видать. Да и кто же мимо такой пройдёть?

– Ну так как – покажешь заговоры? – не желая выкладывать знахарке свои чувства, вернулся к просьбе Мирон своей.

_______________________

До слова сделал* – сделал без лишних разговоров.

– Ха!.. Заговоры… – враз посерьёзнев, прожгла она его пронзительным взглядом. – Не тебе эту мудрость познать, хоть и разумеешь ты, но не для всех сие писано. Здеся не головой, а душой принять надобно – ой как мало таких, кому дано это.

– А Марьяна? – вызывающе взглянул Мирон.

– Марьянка? – ей сам Господь Бог уразумение дал. Да вот только не схотела она принять ентой мудрости – колдовство, говорить… А вот от травок не отказаласи. Ну так ладноть, как на душу ей легло – чево теперяча об ентом.

– Ну да, – согласно кивнул Мирон. – Марьяна девушка необыкновенная – редко встретишь такую… Да и встретишь ли.

– Это верно сказал – необыкновенная. Много молодцев на Марьянку заглядывалось. Сколь уж батарашек* об её обломали, а всё без толку. Вот и ты туды же… Вижу, искренне твоё желание, да уж шибко колючи те веточки, иде ента ягодка схоронилась, только руки поиздерёшь – а не достанешь.

– Лучше руки изодрать о шипы и быть отвергнутым, чем отступиться и корить себя за это всю жизнь.

– Хмм, – с промелькнувшей одобрительной улыбкой отозвалась Серафима. – Это ты верно сказал… Бог в помощь тебе, Мирон.

– Благодарю вас, тётка Серафима… Сейчас чурки доколю, уложу в поленницу, и домой собираться нужно.

– Муку-то свою в амбаре забери… Штей похлебашь – да и с Богом…

Карька, недовольно фыркая от жары, размахивал хвостом, разгоняя назойливых мух. Седок не торопил коня, и тот медленной рысью продвигался по залитой солнцем долине. Летний зной струйками пота скатывался за воротник рубашки.

___________________________

Батарашки* – глаза.

Но Мирон, задумавшись, не замечал июньского полуденного солнца, горячими лучами обжигающего голову и спину. Враз открывшаяся картина выпавшего из памяти прошлого горестными мыслями стояла перед его глазами. В который раз всплывало покрытое мраком тайны происшествие с золотым идолом.