Джек Вэнс - Хроники Кадуола: Трой

«Какая чепуха! – фыркнула Траденс. – Кроме того, какое отношение это имеет к тому, что Сунджи отказывается участвовать в политической деятельности?»

«Подозреваю, что она просто-напросто руководствуется своими представлениями о скромности, – ответил Танкред. – Она не заявляет о своих убеждениях, потому что понимает, что в любой момент внезапное озарение может побудить ее к изменению всего мировоззрения. Не так ли, Сунджи?»

«Ты совершенно прав. Хотя в моем случае скромность носит не столь догматический характер».

«Браво, Сунджи!»

Айвар прибавил: «Безумный поэт Наварт, подобно Сунджи, был знаменит смиренномудрием. Он считал себя неотделимым от стихии, а поэзию называл стихийным бедствием».

«У меня стихи тоже вызывают такое чувство», – призналась Сунджи.

«Наварт постоянно пребывал в страстном напряжении, но во многих отношениях оставался на удивление наивным. Когда Наварт решил сочинить великую поэму, он забрался на вершину горы и обратил свой гений к небу, пользуясь облаками как каллиграфическими инструментами. Но облака унес ветер, и ему осталось только сделать вывод, что слава творца сосредоточена в процессе творения, а не в долговечности сотворенного».

«Ничего не понимаю! – раздраженно пожала плечами Траденс. – Как этот старый дурак мог манипулировать облаками?»

«Неизвестно, – сухо ответил Танкред, глубоко почитавший безумного поэта во всех его ипостасях и аспектах. – Некоторые его лучшие произведения относятся к этому периоду, так что методы, которыми он пользовался, не имеют большого значения, не правда ли?»

«По-моему, ты такой же сумасшедший, как твой Наварт!»

«Насколько я помню, он упал со скалы в погоне за козой и едва выжил», – заметила Уэйнесс.

«Смешной старикан! – откликнулась Аликс-Мари. – Что ему было нужно от козы?»

«Кто знает? – беззаботно махнул рукой Танкред. – Это еще одна из многих тайн Наварта».

Айвар взглянул на часы: «Еще десять минут. Уэйнесс знает, что происходит, но ничего не говорит».

«Тебя больше не тянет домой, в Строму?» – повернувшись к Уэйнесс, спросила Аликс-Мари.

«На самом деле нет. Я увлеклась работой, связанной с сохранением Заповедника, и у меня ни на что другое практически не остается времени».

Айвар снисходительно рассмеялся: «Ты говоришь о Заповеднике с религиозным благоговением!»

«Ты ошибаешься, – возразила Уэйнесс. – Религия тут ни при чем. Просто я люблю Заповедник. Кадуол – дикая, просторная, прекрасная планета; для меня невыносима мысль о том, что ее хотят обезобразить».

«Жизнь не ограничивается Заповедником», – несколько доктринерским тоном заметила Лэнис.

«А мне ничего никогда не хотелось сохранять, – лениво растягивая слова, заявила Сунджи. – С глаз долой – из сердца вон».

«Позвольте выступить с прокламацией! – с наигранной торжественностью воскликнул Айвар. – Кадуолу не повредит примесь цивилизации. Два или три города с приличными ресторанами, пара казино и – для меня лично – двадцатикомнатная усадьба на озере Эльджиан с проточной холодной водой и теплой прислугой из отборных девиц, окруженная тысячью гектаров садов с оградами, отпугивающими банджей и ярлапов, не говоря уже о туристах».

«Айвар! – возмутилась Аликс-Мари. – Это не смешно, это отвратительно!»

«Не вижу, почему. По меньшей мере я выражаюсь откровенно – в отличие от многих».

«Может быть. Но я, по сути дела – убежденная консервационистка в той мере, в какой Хартия применяется со всей строгостью не ко мне, а ко всем остальным, и не позволяет им вторгаться в пределы моей частной жизни».

«Каждому по двадцатикомнатной усадьбе с прислугой – это новая партийная установка ЖМО?» – наивно спросила Уэйнесс.

«Конечно, нет! – разгневалась Траденс. – Айвар проказничает».

«Ха-ха! – воскликнул Танкред. – Если жмотам оборвать павлиньи хвосты, что от них останется? Ощипанные цыплята, дрожащие на ветру!»

«Как это невежливо с твоей стороны!» – пожурил его Айвар и, повернувшись к Уэйнесс, прибавил: «Танкред – ужасный циник. Он сомневается в существовании истины, представляешь? Кстати об истине – что нам собирается поведать твой отец? Или ты твердо решила держать язык за зубами?»

«Твердо. Через несколько минут вы все узнаете».

«Но ты сама-то знаешь?»

«Конечно, знаю!»

«Все это ничем не кончится! – заявил Айвар. – Мы решительны, мы все видим насквозь и мгновенно реагируем. Эгон Тамм может спорить с нами, сколько ему заблагорассудится».

«Никаких споров не будет, – возразила Уэйнесс. – Вот увидишь».

Айвар пропустил ее слова мимо ушей: «Какую бы позицию он не занимал, правую или левую, верхнюю или нижнюю, неважно! Ему не совладать с динамическим гуманизмом!»

«Он даже не попытается узнать, в чем заключается гуманоидный динамизм».

«Динамический гуманизм – двигатель прогресса, основа философии ЖМО! Наша система взглядов гораздо демократичнее консервационизма, цепляющегося за Хартию, и сметет все препятствия на своем пути!»

«Браво, Айвар! – с не меньшей горячностью воскликнул Танкред. – Из тебя вышел бы великолепный оратор, если бы ты не болтал сущий вздор! Необходимо раз и навсегда положить конец этому вздору, и со всей серьезностью. Сколько бы жмоты не тянули жадные руки к роскошным усадьбам на озерах Эльджиан и Аманте с соблазнительными девственницами-островитянками, шлепающими босиком по паркетным полам и подающими ромовый пунш в полураздетом и уже не полураздетом виде, эти прекрасные мечты никогда не сбудутся – и почему? Потому что Кадуол – Заповедник. Неужели это так трудно понять?»

«Вот еще! – пробормотал Айвар. – Ты не гуманист, я с тобой никогда не соглашусь. Ситуация неприемлема, и с этим придется что-то делать».

«Что-то уже делается, – сказала Уэйнесс. – Хотя вам, скорее всего, это не понравится». Она прикоснулась к кнопкам настенного экрана, и на нем появилось яркое, четкое цветное изображение зала заседаний городского совета.

В таверне «Приют астронавта» – после того, как ее покинула Уэйнесс – Эгон Тамм попытался присоединиться к своим спутникам на террасе, но ему преградила путь группа серьезных молодых интеллигентов, забросавших его вопросами. Консерватор мог только терпеливо повторить, что скоро все будет ясно, и что разъяснять его точку зрения дважды было бы нецелесообразно.

Самым настойчивым из инквизиторов был дюжий детина с розовым лицом, закрепивший на груди большой круглый значок с лозунгом «вся власть йипам!» Он спросил: «Скажите нам, по меньшей мере, согласны ли вы с разумным решением вопроса о размещении йипов?»

«Об этом вы скоро сможете судить сами».

«А до тех пор мы должны затаить дыхание и грызть ногти», – проворчал молодой «жмот».