Фарра Мурр - Третья Сила

Рэйнбоу вернулся мыслями в то недалёкое время, когда он с жаром отстаивал свой проект воссоединения землян. Что ж, это принесло свои плоды. Голод побеждён. Нет больше эпидемий. А главное – появилась надежда. Неизвестно на что, но надежда. Люди стали работать, творить. Взять хотя бы интернет. С каждым днём крепнет его роль: он объединяет, лечит от одиночества, там люди черпают веру в жизнь… А водородные двигатели? Это же чудо! Энергии теперь хватит без всяких атомных станций. А уж топлива – воды – в избытке. Неужели всё это напрасно и достижениям суждено кануть в Лету? Нет, он должен, он обязан верить в лучшее! Как человек и как президент. «На меня смотрят, на меня равняются. Я не должен вызывать ни малейшего сомнения в успехе», – твердил себе Питер.

Самолёт президента отбрасывал тень на плотно стёганое, белое одеяло облаков. Изредка в разрывах ваты виднелись изумрудные поля, пышные леса и набухшие голубые вены рек. Странно, с высоты Земля всегда кажется совершенно безжизненной, особенно теперь. Не видно человеческой суеты, нет выхлопных газов, только заводские трубы по привычке целятся в небеса своими потухшими жерлами. Атмосфера чиста, как в пятнадцатом веке. Хорошая новость – гибель от парникового эффекта больше не грозит человечеству. Содержание углекислого газа сократилось на десять процентов. Биологи считают, что это заслуга буйно разросшихся за последнее время растений. Хотя в свете последних открытий Владимира это может быть влияние «сот». Вероятно, мы даже будем им благодарны… Надо выяснить, сколько они могут поглощать в год, в день… Да, насчёт мамы Татьяны надо поговорить с Себастьяном Руже…

Аромат густого зелёного чая наполнял ординаторскую. Пан Линг закрыла глаза и спокойно, мелкими глотками вкушала изумительный напиток. Боже, какое блаженство! Тепло от пищевода разливалось по всему телу, наполняя его покоем. «Устала. Я так устала… Что там снаружи? Забыла, как выглядит город. Всё, хватит киснуть! Сегодня обязательно выйду. Вот чай допью и пойду».

Пан Линг работала в здешней больнице больше года. Она переехала в Ташкент задолго до затопления Шанхая, поэтому родной город остался в её воспоминаниях таким же, каким был раньше: с широкими площадями, небоскрёбами, с золочёными пагодами и шумом городской толпы. Она старалась не думать о прошлом, но оно давало знать о себе повсюду – в беседах с больными, в застиранных халатах, в тупых скальпелях, в плиточном чае, запасы которого ещё вчера казались неистощимыми, а теперь подходили к концу.

В больнице Линг начала работать сразу же после переезда. Первое время она ещё выходила в город, но с каждым месяцем всё реже и реже возвращалась в свою гостиницу. Это легко можно было объяснить огромной загруженностью, но в душе Пан понимала, что просто никак не может привыкнуть к новому месту. Эти шумные загорелые люди, окружавшие её, были чужды и непонятны. Слава богу, в больнице Линг могла говорить по-английски: врачи и некоторые медсёстры понимали этот язык, к тому же она узнала немало русских слов. Но в городе возникали проблемы. Самой печальной среди них было то, что здесь не существовало Чайна-тауна. До Ультиматума Пан Линг успела побывать в разных частях света и везде находила родной уголок, с милыми широкими лицами и умными глазами. А здесь его не было. Здесь вообще на удивление было очень мало китайцев. Масса корейцев, а с китайцами напряжёнка. В больнице кроме неё работал всего один старый врач-акупунктурист (как дальний родственник, он и пригласил её сюда), да пара медсестёр. «Хоть бы кто-нибудь заболел…» – подумала она, но сразу осеклась и сердито встряхнула головой. Пока чем-то занята, нет времени для посторонних мыслей, воспоминаний. Но очередное дежурство подошло к концу, и мысли о будущем снова накинулись на неё…

Линг медленно поставила пустую чашку на столик и стала собираться. Выходить всё равно надо, по крайней мере, за продуктами… Она вытащила из шкафчика плоский квадрат плиточного чая и стала делить его на правильные ломтики: «Это за ведро яблок, это за банку сливок, это за кофточку…» После Реформы в городе появилось достаточно продуктов общего спроса, но каждому хотелось чего-нибудь особенного, что можно было достать только через обмен. Пан Линг никогда не умела торговаться, но перспектива остаться без одежды (её кофточка застиралась до дыр) заставила, стиснув зубы, направиться к выходу.

На улице было прохладно. «Странно, местные жители говорили, что в эту пору должно быть ещё жарко – всего лишь начало осени. Видно, и здесь, посреди континента, всё поменялось. Да к тому же вечер».

Свежий ветерок дул в спину, подгоняя. От ТашМИ (так по старинке называли их госпиталь) до сквера было всего несколько кварталов – оптимальное расстояние для освежения головы. Одинокие прохожие, как и Линг, спешили по домам – закрыться и забыться хотя бы на ночь. Что будет с нами? Этот вопрос висел над каждым, как дамоклов меч, с иезуитским терпением дожидаясь обещанных жертв. Время стало рваным и неопределённым: на работе оно летело как китайский «поезд-пуля» – плавно, быстро и почти без остановок, зато дома застывало, становясь тягучим, как мёд, будто засыпало на ходу. Как ни старались люди приободриться, общее уныние сквозило во всём.

«Интересно, Они специально так задумали или это случайное совпадение?» – подумалось Пан Линг при взгляде на памятник Тамерлану. Знаменитый завоеватель сидел на коне и рукой указывал прямо на вход в красный куб. Поблизости никого не было. Она вспомнила километровую очередь, китайским драконом тянувшуюся вдоль улиц родного Шанхая во времена Переселения. Шум, крики, плач детей причудливой мелодией смешивались с гальванизировано-весёлым смехом якобы готовой ко всему молодёжи. Здесь, наоборот, было тихо и мирно. Как на кладбище. Точность образа пробрала Пан Линг до дрожи. «Зачем мы продлеваем агонию?» – думала она, взбегая по ступенькам, ведущим к гостинице, давно уже выполняющей роль приюта. «Зачем, кому это всё нужно? Ведь конец очевиден, и мы бессильны что-либо сделать. Почему с упрямой тупостью мы продолжаем работать и жить, как ни в чём не бывало? Кого мы хотим обмануть? Себя или Их ?»

– Нэллоу-салом, уважаемая! – прервал её размышления возглас старика-узбека невысокого роста, приветливо склонившегося в поклоне приложа руку к сердцу.

– Хай, Рахим-ака, – медленно ответила Пан Линг, с трудом подбирая слова. Она всё никак не могла научиться говорить на этой смешной смеси ломаного английского, русского и узбекского языков. А местные жители легко и непринуждённо болтали только на ней.

– Каймак виз лепёшка? – вопросительно пробормотал мужчина, подойдя к столу с подносом в руках.