Марина Бердс - Что сказал Фараон?

Раздался мощный харкающий звук – и с верхушки дуба, хлопая крыльями, слетела большая цветная сойка.

– Ты зачем, свинья, в птицу плюнул?! Бессовестный, она тебя что, трогала?

– А ты ее что, рожала? Что ей от того, что я плюнул, сделается? Я у Ольги спросить хотел: сойка это или не сойка? Кажись, сойка. А, все, разобрался! Точно, сойка. Они такие бывают, мне Кириллыч рассказывал. Ну, так и быть, покажу вам грибок. Ма-аленький, правда. Вон под Олькиной ногой, не наступите, смотрите.

Я посмотрела вниз и увидела какое-то образование, похожее на разворачивающийся росток фасоли, только во много раз больше.

– Это что, гриб? – удивилась я. Воображение заработало и сравнило его с висячим мужским достоинством.

– А что ж это, … что ли? – назвал Валентин вещи своими именами. – Конечно, гриб. Сморчок называется. Ты вообще когда последний раз грибы собирала? Ладно, не отвечай, все вы бабы дуры. Смотри, вот еще! Еще! У-у, это … какой-то!

За два часа мы набрали четыре ведра. Мне понравилось: они такие нежненькие, как олицетворение самой весны. Грибы и весна – странное сочетание! А в этом году все как-то странно: подснежники на Новый год, с октября по май стояла одинаковая весенне-осенняя погода. Снег был только полтора месяца и даже не успел надоесть. И всего лишь с неделю стоит настоящее тепло, и как-то незаметно распустились деревья. Листья на них тоже странные: они не такие, как всегда в это время года, не изумрудно-зеленые, а желтоватые. Если смотреть вдаль на лес, то кажется, что это поздняя осень. Что же будет дальше?

– А дальше будет дождь!

Я вздрогнула: уже второй раз Валентин прочел мои мысли. У меня создалось впечатление, что он в курсе всего, о чем я сегодня думала, и даже видел картинки, которые рисовало Воображение.

– А дождь нам совсем не нужен. Разгоняй, давай!

– Зачем, лапочка? Мы же уже набрали грибов, можно возвращаться.

– Ты ничего не понимаешь: дождь испортит мой авторитет. Оль, я сейчас у директора спорткомплекса, где я зимой трассы делал, дом строю. А там не сам дом, а пристройка. Крышу сняли, а потолок остался. Мы над ним второй этаж сейчас делаем. Директор говорит, что дождь пойдет и протечет потолок, а я говорю, что нет. И мы поспорили на две бутылки шампанского.

– А Котик шампанское жмотится покупать, хотя все равно вместе выпьют и еще побегут. А я теперь за него отдувайся!

– Здесь дело не в шампанском, а в престиже, какой я прогностик хороший. Это для дела нужно, чтобы он меня на должность начальника всех трасс пригласил.

– Так ты же не хочешь на руководящие посты?!

– Не хочу. И не буду. Я откажусь, но надо, чтобы он пригласил.

– А зачем, если ты откажешься?

– Поршнева побесить.

– А, ну, тогда разгоню.

Я уже несколько раз видела, как моя М.Г. «разгоняет» дождь. Я, конечно, не верю. Конечно, все это совпадение, но хотелось бы поверить во что-то необъяснимое, в какие-нибудь чудеса, только не связанные со всякими смертями и мумиями. Но, хотя не верю, в статистику ее телекинез не укладывается.

Дождь лил как из ведра, «дворники» не успевали вытирать струи воды «со лба» «Матвея Валентиновича». М.Г. скривила лицо, посмотрела несколько раз на мрачное беспросветное небо и сказала:

– Через полчаса. Раньше не получится – дождь обложной.

А он и не собирался прекращаться. Оставалось до намеченного срока четыре минуты, а М.Г. даже не утруждалась и рассказывала про своих больных:

– А еще у меня дед один сейчас лечится – восемьдесят семь лет, а все за рyлем. Я сначала его брать-то боялась: вдруг помрет от старости, пока лечиться будет, а на меня это повесят. Да еще ветеран. А ветераны остались все больше фальшивые (как наш сосед через три двора с тридцать девятого года) и сварливые. Я ему бесплатную пробу под коленкой сделала: «Через неделю, если полегчает – позвоните, назначу время для лечения, а не полегчает – не надо звонить». Думала, что уж от такой-то пробы точно не полегчает – два раза по сухожилиям провела. Так нет, звонит: «Полегчало, назначьте время!» Быстро так весь его полугодовалый радикулит прошел, сеансов за пять. Так он еще пять «на всякий случай» прошел. Только я с ним распрощалась у порога (боюсь все-таки этих, мягко говоря, пожилых людей), а он мне: «К Вам мой старший товарищ приедет, у него что-то тоже поясница заболела». Приехал. Смотрю: Исаак Абрамович Кукавец. А лицо – ну совершенно не как у Исаака Абрамовича. И как-то среди ветеранов все больше Иваны да Матвеи попадаются. Хотя сейчас все может быть. Но любопытство распирает. Перед концом лечебного сеанса спрашиваю: «Вот имя у Вас нерусское. Вы случайно не грузин?» «Да хохол я, хохол! А имя еврейское ношу! Это все председатель колхоза виноват: с попом поругался. А поп у нас евреем был. И такой хитрющий, что когда церковь еще к опиуму народа относилась, у нас все крестины через него шли. Знал, у кого какой грешок, и председателя шантажировал. И взял назло ему – и всю деревню еврейскими именами поназывал, начиная от дедов и кончая нами – внуками, пока сам не преставился в очень почтенном возрасте. А каково нам – хохлам еврейские имена носить?! Девки-то потом поменяли, а нам, мужикам, стыдно!»

– О, что-то внезапно просветлело! – вскрикнул Валентин, а по мне его вскрик прошелся морозной волною.

– Так ровно полчаса прошло. Так тот дед, – продолжала М.Г., – тоже товарища привел. И тоже старшего. Правда, третий дед уже не сам за рулем приехал. Но не потому, что по возрасту не смог, а потому что он в той самой деревне всю жизнь трактористом работал. «Кто за трактор сел, для того остальная машина – малая забава», – это его крылатое выражение. Он и до сих пор работает. А зовут его, кстати, Моисей Израэлевич Головисенко. Но третий дед, в отличие от второго, не комплексует: он насобирал кучу аргументов и фактов, доказывающих (как он сам считает), что Моисей был совсем не той национальности. А еще у этого деда была еще одна профессия, кроме тракториста, причем, фамильная : он был из династии… ж-пников. Да-да! Он так и назвал, причем, говорит, у него даже в трудовой книжке так значилось. Обещал принести, чтобы я ксерокопию себе сделала. А дело все в призвании: у этой династии во всей округе были самые чувствительные ягодицы. Каждый год Моисей Израэлевич по весне выходил в поле, снимал штаны и садился голым задом на землю. Сидел так, сколько его трансцендентная интуиция позволяла, а народ ждал, что он скажет: вытерпит его задница сколько надо – значит, пора картошку сажать, а не вытерпит – еще через пару-тройку дней шоу повторится. А вот в этом году весна аномальная была – и односельчан дед подвел, и мочевой пузырь простудил. Теперь писается, а добрые односельчане еще и подначивают: «Так тебе, Мойша, и надо, за обман тебя боженька!» Пробовал у батюшки исповедаться – батюшка не выдержал и рассердился: «Ты, Моисей, в святое место пришел, так иди сперва-наперво подмойся, а то хуже собаки пахнешь». Вот дед ко мне и пришел, а то боится, что его от церкви отлучат.