Дмитрий Янковский - Логово тьмы. Цикл ВОИН

– Что, опять прихватило? – нахмурился волхв. – Успокойся и не трусь! Только Мякшу зазря пугаешь. Я никакой опасности не чую, словно на многие версты ни одной живой души. Ты точно не ошибся? Может, городище подальше будет?

– Вот еще… Никогда не плутал! – обиделся паренек. – И не трушу я! Осторожность никогда лишней небудет! Вот скажи, в чемразница между страхом и трусостью? Ведь только дурак ничего не боится!

– Верно… Но страх предупреждает об опасности, дает силы к борьбе, а трусость лишает воли, заставляет хорониться или бежать без оглядки.

Микулка лишь вздохнул тяжело. Он понял, что Жур прав, и вспомнил, как год назад бился с упырями у домика на соленых болотах. Тогда от страха волосы шевелились как змеи, а от липкого пота едва меч не выскальзывал из дрожащих ладоней. Все казалось нипочем, поскольку и так помирать лютой смертью, но напряженные до треска руки без устали рубили отточенной сталью, глаза мигом откликались на малейшее изменение света и тени, тело слушалось беспрекословно, как верный боевой конь. Не возникало и мысли о бегстве, да и о спасении не очень-то думалось.

Ныне совсем иначе… Ничего страшного кругом нет, только хмуро и грустно, но душа так и рвется отсюда куда-нибудь в теплый уютный дом. Закинуть меч в чулан, затопить баньку, отмыться, насыпать на лавку теплой душистой соломы и улечься спать. Эти мысли страха не вызывали, но стоило оглядеться вокруг, на жуткие острые скалы, на кружащих в небе воронов, почувствовать за спиной тяжесть меча, как под рубахой начинали ползать мурашки, а руки, не слушая разума, сами пытались развернуть коня обратно.

– Я хворый… – грустно шепнул Микулка.

– Не хворый, а раненый, – подъехав ближе, поправил Жур. – Это очень разные вещи! В боевых ранах позора нет. Не зараза тебя одолела, а злобный враг, и если будешь помнить об этом, сыщешь силы бороться. Иначе, укус за укусом, удар за ударом, темная тварь тебя свалит. Не в могилу, а на теплую печь. Вот и подумай, что хуже.

– Смерть все же лучше… – непослушными губами вымолвил паренек, хотя мысль о сырой могиле холодом свела сердце. – Смерть лучше позорной лени.

– Видишь! – довольно улыбнулся Жур. – Умом понимаешь, а тело всегда можно заставить подчиняться. Надо только иметь в себе силу. Когда-то, очень давно, я в себе эту силу нашел, придется и тебе поискать, коль ты витязь Стражи! И запомни – всегда есть выход. Надо только найти смелость сделать правильный выбор.

Жур отъехал, и вдруг такая злость взяла Микулку, что он позабыл и о холоде, и о хмурых скалах, и о воронах, упрямо кружащих над головой. Перед живыми врагами никогда не кланялся, всякую нежить бил, а тут скуксился от того, чего даже увидеть нельзя! Не соромно ли? Подумаешь, мечется по ту сторону Яви. бешеный пес Тьмы, кусает всех без разбору. Что с того? Укусов упырей и полуденниц не боялся, а от них похуже лихо, чем от собственной трусости. «Все! Хоть помирать буду от страха, никто в целом свете этого не заметит. Пусть хоть на части рвут! А добуду Камень, сам в логово Тьмы пожалую, поглядим, какова эта тварь, один на один!»

Он перестал ежиться в отсыревшем тулупе и гордо расправил плечи, хотя завывания ветра в камнях

студили кровь в жилах отголосками страха. Никто не заметит! Никто в жизни не назовет его трусом. Лучше в первом же бою сложить голову, чем кто-то скажет, что он от этого боя ушел. Микулка стукнул коня пятками. За ним прибавили ходу Мякша и Жур и еще резвей поскакали на восток, навстречу светлому пятну солнца, будто прорубленному в серой пелене туч.

Вороны отстали. Наверное, были не так голодны, чтобы лететь невесть сколько за витязями, которые и сами не знают, чего в этой жизни ищут.

– После расщелины придется оставить коней, – предупредил Микулка. – Там по скалам надо будет карабкаться, только пешему и пройти.

– Значит, с собой возьмем оружие, а остальное оставим с конями, – кивнул Жур. – Правда, боец у нас пока будет только один.

– Что?! – вытаращил глаза Микулка. – Как это один?

– Да вот так. Сам же говоришь, что нас маловато, вот я кое-что и придумал для твоего успокоения. Я тебе рассказывал, как без глаз вижу?

– Зришь будущее на миг вперед… – пожав плечами, буркнул паренек. – Это если тебе верить.

– Ну-ну, посомневайся еще, – улыбнулся волхв. – Но я могу зрить не только на один миг вперед, но и гораздо дальше.

– Брешешь небось… – В Микулке снова проснулось давнишнее недоверие, уж больно дивные вещи говорил Жур.

– А ну, слезай с коня.

– Это еще зачем? – подозрительно спросил паренек.

– Слезай, говорю! Сейчас узнаешь.

Волхв и сам спрыгнул с лошади, снял с седла посох с загнутой крючком верхушкой.

– Сейчас ты отойдешь на десяток шагов и начертишь на земле резу. А пока будешь идти, я гляну в будущее, узнаю, что ты выписал, и нарисую то же самое.

– Ну и ну… – покачал головой Мякша. – Неуж-то получится?

– Вот и попробуем! – усмехнулся Микулка, неуклюже доставая меч.

В тулупе это оказалось вовсе не просто, руки сгибались не полностью, да и лохматый промокший воротник мешал ухватиться за рукоять.

Не успел он отойти и на пять шагов, как Мякша удивленно вскрикнул:

– Жур уже вычертил! Давай, Микула.

– Подождете! Я хочу поглядеть, как далеко он может заглядывать.

Паренек неспешно прошел пятнадцать шагов, обернулся на довольного Жура и Мякшу, державшего поводья коней, потом ступил еще пяток шагов для верности и быстро вычертил острием меча резу «добро» – первое, что пришло в голову.

– Готово! – сощурившись, сказал он. – Только по-честному, Жур, подыми посох!

Усмехнувшись, волхв отдал посох Мякше.

– Ну, что у вас начертано? – Микулка с трудом сдерживал нетерпение.

– «Добро»! – Жур насмешливо склонил голову набок. – Сходится?

– Ну и ну… – возвращаясь, молвил Микулка. – Так, значит, ты любую опасность загодя разглядеть сможешь? Это тоже. Зато я теперь знаю, как ты из лука стреляешь! Видишь, куда попадет стрела, и чуток подправляешься.

– Так и есть, – кивнул волхв. – Только не все так гладко. Худо то, что когда я смотрю в будущее дальше чем на пару мгновений, то под ногами ничего не вижу! Слеп становлюсь, словно крот. Тут уж что-то одно – либо под ноги зрить, либо в будущее. Поэтому и говорю, что боец у нас будет только один. Я, чтоб беду загодя разглядеть, буду смотреть как можно дальше в будущее, а Мякша пойдет поводырем, дабы я где-нибудь со скалы не грохнулся. Ну а драться, коль чего, придется тебе, Микула.

– Обрадовали… – нахмурился паренек, снова чувствуя подступающий страх.

Только показывать его никак нельзя… Жур хоть и слеп, а разглядит лучше, чем кошка мышку во тьме.

– Ладно, – уже бодрее кивнул Микулка, стараясь унять дрожь в коленях. – В первый раз, что ли, одному против целой рати выходить? Как-нибудь сдюжу, не маленький. Только тулуп мешает, окаянный, а без него зябко.