Игорь Саврасов - Собирание игры. Книга первая. Таинственный фьорд

А он поднимался привычно ссутулившись, опустив глаза. Ему не хотелось смотреть. Никуда. Ни на что. Тем более вглядываться. «Кто там наверху,… кто-то зовёт меня? Ждёт ? Чьё-то лёгкое дыхание … Родное… Да нет – показалось… «Если долго вглядываться в бездну, бездна начинает вглядываться в тебя». Так ведь говаривал твой друг, господин порученец ?… Дыхание… Вдохните в меня свежий глоток жизни! Пожалуйста!»

… А Ростислав Всеволодович погулял по судну, посидел в сигарной комнате, покурил. Надежда, что удастся сосредоточиться, что из клубов дыма соткётся хоть какой-то ясный образ, метафора, ответ и покой быстро рассеялась. Клубы-то сгущались, но «шевеления вялой души» (его любимая фразочка!) не возбуждались и подобием творческого акта. Обычный шифр-мешалка .

«Что ему, кривому подселенцу нужно? Любой из нас – тайна, любого можно и пригнуть, и сузить, и судить. И вдохновить любого? Этот Витольд намерен разбудить наших внутренних подселенцев , судей? Есть, конечно есть в суде таком очищающая сила! Да только как сделать ясным то, что непроницаемо темно? Внутренний драматический диалог с самим собой, непрерывный. Да, диалог такой – экзистенциальная, сущностная штуковина! Он и в жизни моей, и в литературе моей… и в моих снах . Я знаю, что он не может быть завершён. Он просто нужен. Я знаю, что уроки оптинских стариков, Конфуция и Лао не могу толком даже понять. Каюсь, каюсь… Но почему?! Почему обязательно «по Вере воздам», и не «по делам»?! А Его дела не обсуждаемы… Прощение… Себя бы простить… Что-то сердце давит! Хватит курить. Пойду…».

Драматург купил несколько сигар из разных уголков мира и вышел… Вышел? Вышел, да не ушёл … От того, что « подселилось », что « разрыло » память. Облачко дыма, словно тень Той , Незабвенной , кралось за ним. Оно вызывало на диалог… С собой? С Ней ? «Сколотые маски… Вот, хлюзда!».

Глава 4. Сны и просоночные хляби. Драматург.

– Какой красивый храм! Необычный! А можно зайти? – Она сомневалась в строгости своего костюма.

Облегающие брюки, кофточка из тонкого шёлка. Старается придать лицу взрослый вид, но стройная юная шея выдает и то, что молодой даме лишь двадцать пять, и то, главное, что душа её не морщинистая, ещё радостно и с любопытством выглядывающая на этой шейке.

– Да, уникальный для России. Сочетание русского и западноевропейского церковного зодчества. Богатство украшений: белокаменная резьба, множество скульптур по нижнему и верхнему ярусам. У главного портала – большие скульптуры на постоментах с двух сторон от лестницы.

– Надо же… Как у католиков… Пётр и Павел… И сколько барокко! В русском-то православном храме… А мы где ?

– Это Дубровицы, старинная усадьба недалеко от Москвы. К югу. Владения князя Б.А. Голицына, одного из воспитателей Петра Первого. По умонастроению и Пётр и князь были западники. Храм «Зна́мение» во имя иконы Пресвятой Богородицы. Символ Русского Третьего Рима!

Она вошла в храм. Он следом. Она взяла церковную юбку и плат, купила свечи и подошла к иконе…

Когда они вышли на улицу, он заметил, что её глаза были покрасневшими. И ещё… Она точно постарела на десять лет. Молчала. Он пытается поддерживать разговор:

– И в интерьере почти нет живописи,… Барельефы, скульптурные композиции… Были комментарии на латинском…

– Да… мы видели… «Положение во гроб». Это – Зна́мение! Это – знак, пророчество. – она была готова расплакаться – А почему нет «Пьетты»? Почему?! Почему вы не будете оплакивать меня. Вы даже на могилку мою не придёте. Ни разу.

– Ну что ты, Незабвенная , такое говоришь? Ерунда какая. Пойдём перекусим. Вот рядом ресторан «Голицын». Летняя терраса.

Он заказал «Ужин рыцаря». Она – триста грамм водки и салатик. От выпитого её глаза стали злыми. Она была близка к истерике.

– А почему вместо купола – она показала рукой на храм – дурацкая ажурная золочёная корона. Впору терновый венец!

Её лицо, особенно на висках, скулах и подбородке покрылось словно ржавчиной. Потускнело.

– А это усадьба? – голос её стал низким, глухим. Эхо.

– Усадьба князя. Сейчас там НИИ животноводства и ЗАГС. Вон смотри: невесты в белых свадебных платьях… – Я пытался быть лёгким .

– Какая мерзость! Учёные желают знать: почему после свадьбы мужа называют козлом, а жену – коровой?

Я попытался улыбнуться.

По её лицу пошла серая плесень. Вот уже в волосах, вот между пальцами.

– Прощай, Ростислав… Спасибо…

– Что значит «прощай»? За что «спасибо»? Что ты? Подожди! Врача!

– Не надо врача. Я уже час как мертва. Ты даже не заметил! Спасибо, что помог мне принять яд.

– Ты бредишь! Врача!… Что это у тебя?

– Это трупные пятна. Ты всё время был занят собой, своим творчеством… Не замечал… Не думал обо мне. Помогал – да. Но мало ! Мало ! Ты – трус! Трус! Трус!

Ростислав Всеволодович проснулся. Спасибо простатиту: заставляет просыпаться два-три раза за ночь. И видеть два-три сновидения. Разных, как правило тяжёлых… Но сейчас уж и вовсе… Почти кошмар…

Он лежал с закрытыми глазами. Он не хотел вспоминать об этом. Но он вспоминал.

Они познакомились на Летней школе молодых драматургов и сценаристов. Ему сорок восемь, ей, Любе – двадцать четыре. Она – москвичка, замужем, дочке пять лет. Он уже мэтр, он вёл мастер-классы по коротким, одноактным пьесам-новеллам. Среди одиннадцати слушателей она выделялась какой-то необычной красотой и… загадкой. В серых глазах, ещё и слегка косящих, плескались волны далёкого, романтичного, того, что знала и видела она одна. Странно, но по первым же диалогам его поразило, что молодая леди, как и он, видит другую сторону , носит в себе драму .

Школа проходила в усадьбе Валуево и флёр того фильма, то ощущение «ласкового и нежного зверя» служил дымкой, завесью перед сценой новой, личной «драмы на охоте».

На первом же семинаре она сказала, что написала несколько (уже более десяти), миниатюр. Общее название «Незнакомцы в ночи».

– Дамская лирика? Любовь? – Спросил Ростислав Всеволодович.

– Почему же? Условно «незнакомцы», условно «в ночи». Есть и про любовь, хм… Но главное… Главное – маски, сложные психологические перевёртыши, зна́мения .

Это « зна́мения » будто током ударило в его уже седые виски.

– Пожалуйста… Э… Люба, которая пишет про «нелюбовь»… Одну такую вашу вещь… аннотационно… сейчас.

– Да… пожалуйста… эта новелла… Называется «Пепельница». Ну, вы помните разговор Короленко с Чеховым…

«Ого! Образованная! Какая-то она другая …» – улыбнулся довольно мэтр.