Евгения Черноусова - Ведьмино колечко

Вернись я в свою московскую школу, одноклассники бы оценили изменения в моей внешности. Но во второй класс я пошла в Сибири. Меня не дразнили: это был микрорайон большого комбината, где директорствовал мой приемный отец. Но и не дружили со мной. Зато молоденькая учительница оказалась более внимательной: она посоветовала Людмиле отвести меня к эндокринологу. После обследования врач деликатно намекнул, что здесь нужен другой специалист, но Людмила с негодованием отвергла это предложение.

Валеру призвали в армию, и он оказался в соседней области. Это расстояние в Сибири считается малостью. Людмила собралась навестить брата. Когда я узнала, что меня она с собой брать не собирается, я только молча два раза кивнула и ушла на кухню. В то время я уже знала, что с Людмилой спорить бесполезно. Позже родители застали меня доедающей обед, приготовленный на троих. Потом меня рвало. Меня уложили на кровать, а я приняла позу эмбриона и закатила глаза. Отец поводил рукой перед моими расширенными зрачками и убедился, что я не реагирую. И вызвал «Скорую помощь». Врач только взглянул на меня и сказал: «Не наша». Так я оказалась в психоневрологической клинике. Визита Митрохина я не помню, но врач сумел вызвать из части Валеру.

Его сопровождал прапорщик. Не специально сопровождал, он по каким-то делам ехал, а Валеру вез попутно. Видимо, командир, отпустивший Валеру, врачу отказать не мог, но заподозрил простое желание выбить солдатику незаслуженный отпуск. Вот этого прапорщика я помню. Валерка тряс меня, а я не реагировала. Тогда он заплакал. И я спросила: «Ты мне не снишься?» Я держалась за него, а медсестра просила Валеру зайти к врачу. И этот громадный усатый прапорщик сказал: «Наташа, Валера к врачу пойдет, а ты пока его фуражку подержи, ладно?» И надел мне на голову Валеркину фуражку. Я отпустила Валерку. «Не бойся, вернется, – сказал прапорщик. – Солдату в армии без фуражки нельзя». Потом он оглянулся и сказал: «Как это ребенка не покормить?» – и достал из вещмешка консервную банку, нож и хлеб. Мы ели с ним гречневую кашу с тушенкой, черпая ее из банки, я – ложкой из складного ножа, а он – не помню чем. Причем я ела не так, как всегда в последнее время. Нет, я брала понемногу, и жевала тщательно и подолгу, наслаждаясь каждой ложкой. Ничего вкуснее не ела ни до, ни после. За едой мы с ним говорили об армии. Я узнала, что Валера, оказывается, не стреляет из пистолета, а стреляет он из винтовки и из автомата. Что он еще не солдат, потому что не было присяги. А прапорщик – это, конечно, не офицер, но в иных делах будет поглавнее генерала. И что, если я буду вести себя хорошо, он, прапорщик, «решит вопрос» и Валера несколько дней погостит у моих родителей, а ко мне будет приходить в часы для посещений ежедневно. Как вести хорошо, он объяснить не успел, потому что стал возить меня по скользким плитам приемной на вещмешке, привязав к его лямкам ремень, и учить петь военную песню. Когда врач с Валерой вышли к нам, они застали меня разъезжающей на вещмешке и распевающей: «Пускай дожди и грязь, пускай палящий зной, должна работать связь – закон такой!» Так я выздоровела. После больницы меня определили в спортивную секцию, загрузили домашней работой, показали завод, где работают родители, сводили в цирк, театр, музей. Только через несколько лет я узнала, что пока я лежала в больнице, у Людмилы случился выкидыш. Это могла быть девочка…

К лету я была нормальной комплекции. Мы съездили с родителями в Крым, а потом еще месяц я провела в Утятине. И уезжала из него со слезами, но без отчаяния.

Уже в Московской области мотор Митрохинской шикарной тачки заглох. Часа три они бестолково копались в моторе, переругиваясь и толкаясь, пока какой-то дальнобойщик не дотащил нас до заправки. Там тоже все желающие давали советы, копались в моторе и неизобретательно матерились. Когда ночь уже была на исходе, наконец, нашелся специалист, который все вынутое поставил на место и на что-то нажал. И машина завелась.

– Скорее, скорее! – орал Троха, глядя на часы.

– Сергей Батькович, жить охота, – сказала я. – Давай на электричке, а?

Троха поперхнулся.

– А девушка дело говорит, – сказал, полистав атлас, самый большой качок, которого все звали Муля. – Если мы отсюда доедем до Киевского вокзала, и там нас ребята встретят, сэкономим часа полтора. Даже раньше приедем. Вова, давай к станции.

– Зачем раньше? Перекусим где-нибудь, – ответил Троха.

На станции Муля побежал за билетами, а Троха звонить. К счастью, ранним утром электрички ходили одна за другой. Мы втроем влезли в переполненный вагон, а ребята в машине, дождавшись нашего отъезда, рванули к Москве.

Когда я села в одну из двух встретивших нас на вокзале машин, включился мой знаменитый нос. Я еще не говорила, как он себя проявляет? Немеет, и из него словно иголочки выскакивают. Точно так бывает, когда отлежишь руку или ногу. Я шарила по дверце рукой, но вместо того, чтобы открыть дверцу, стала опускать стекло.

– Тебе что, душно? – обернулся ко мне Троха.

– Да останови ты, черт побери, – истерически заорала я. – Я не знаю, как дверь открыть!

Машина прижалась к тротуару. Сидящий рядом Муля открыл дверь, и я вывалилась наружу. Доплелась до остановки и села.

– Что, Туся? – сел передо мной на корточки Троха.

– Что-то в машине…

Матерясь, подлетел водитель.

– Что у тебя в машине?

– Ты что, босс?

Мне не понравилось, как он глазами заюлил. Не надо обладать моим носом, чтобы понять, что у него рыльце в пушку. Этого же мнения, судя по всему, был и Муля. Он мотнул головой на него парням, вылезшим из второй машины, и обратился ко мне:

– Зеркальце есть?

Я покопалась в сумке и подала ему пудреницу. Он подошел к машине и сел на корточки. Очень быстро вернулся и шепнул что-то Трохе.

Троха вскочил и отошел к пыльному газону. Туда же подтянулись все. Опять шипели друг на друга и бестолково метались. Потом Троха сказал:

– Ладно, потом разберемся! Давай на «девятку».

– А на такси нельзя? – с опаской спросила я.

Троха ошарашено оглянулся на меня и махнул рукой:

– Муля, лови такси!

Бросив обе машины, доехали до какого-то бывшего кинотеатра, где сейчас торговали подержанными иномарками, и взяли напрокат две. Снова пересели, долго кружили окраинами и, наконец, остановились у заросшего бурьяном пустыря. Вылезли. Троха, Муля и еще один двинулись по тропинке в сторону каких-то полуразрушенных цехов, остальные сбились в кучу и закурили.

– А мне куда? – спросила я.

Митрохин обернулся, подумал и сказал:

– Серый, остаешься, со мной пойдет Наташа.

– Ты что, с дуба рухнул? – выкатил на него глаза Серый.

– Не обсуждается.

Он шел впереди, сзади я с Мулей. Тропинка шла с подъемом, вскоре стали видны идущие навстречу. Тоже трое, тоже в кожанах. Братья-близнецы. Только я выбивалась из общей группы. А, вот еще один! В бурьяне сидел котенок. Чистенький такой, домашний. Сбежал? Откуда, тут жилья не видать. А вот его миска. Значит, специально завезли. Ишь, гуманные какие! Я на ходу подхватила его и побежала догонять Мулю.