Владимир Молодых - Казачья Молодость

– А ты приходи к нам в гости. Тетя моя – звать ее Владислава – приглашает тебя к нам. Ты сможешь? А если – нет, то давай будем встречаться здесь. Я очень хочу, чтобы ты научил меня ездить верхом.

Я не знал, что ответить. Мучился.

– В город мне отец не разрешит одному ездить. Только можно с отцом, когда он поедет на встречу с Бутиным…

Я не успел договорить, как подошла мать. Она, похоже, давно искала меня. Я не успел даже познакомить ее с Софи, как мать за руку отвела девочку в сторону и что-то стала ей говорить, а та, стоя с опушенной головой, что-то робко отвечала матери. Я глянул на Софи со стороны и вдруг испытал к ней какое-то сладостное и томящее чувство. Может это был проблеск самого непонятного из всех человеческих чувств…

В тот день ночевать мы остались в Сбегах. Помню, я лежал на кровати дяди Андрея, а на меня со стены смотрел герой Отечественной войны казачий генерал Платов с серебряной саблей, подаренной ему королевой Англии, когда он там был в свите русского царя…

А в окно было видно, как горели костры отшумевшей ярмарки. Были лишь слышны приглушенные голоса да негромкие напевные песни. Ярмарка продолжала жить в разговорах у костра. И это было посреди дивной ночи. На западе еще был светел небосклон, а уж в лунной высоте стали вспыхивать первые звезды. Отец, как обычно, спит летом в телеге на сене. Не холодно ли тебе, спрашивал я его. Нет, отвечал он. Мне тепло от лунного света. Я завидовал ему: какое счастье спать на сене и всю ночь чувствовать сквозь сон красоту ночи, ее окрестных полей и слышать отдаленные голоса еще не заснувшего ярмарочного луга.

Но прежде, чем сон одолел меня, я успел вспомнить девочку по имени Софья…

К школе я был готов. Читал без труда, Гриша подтянул арифметику. Хуже было с русским, не сразу далось чистописание, но мое по матери староверское упрямство пошло мне на пользу.

Одним из учителей был мой дядя Андрей, атаман станицы Сбега. Он преподавал временно до прихода нового учителя. Помню, первый же урок по географии, рассказывая о той истории, что была положена Н. Гоголем в повесть «Тарас Бульба». Показывал где на карте находиться Украина, где и как возникла Запорожская Сечь, тогдашня столица казачества. Где Польша расположена на карте и почему католические поляки вели постоянную войну с православными казаками. Рассказывая так, он вдруг поднимет кого-нибудь из нас и спросит:

– Ну-ка напомни мне, что там Гоголь о казаках говорил?

Тут в классе поднимется шум и гам. Ведь каждому хочется сказать и быть первым, кого похвалил бы сам атаман. С виду он строгий. Всегда подтянут ремнями, как положено есаулу. Он поднял руку – и мы разом притихли. Ослушаться атамана нам, молодым казачатам, не допустимо. Это тебе не урок русского языка. Здесь, если говорит атаман, то тишина такая, что слышно, как муха пролетит. Был, конечно, у нас страх перед атаманом. А я вижу его, как он поднимает сотню казаков, чтоб повести их в бой. Я вижу, как он, одним махом влетел уже в седло – ведь он известный в округе наездник – и зычно скомандует: «По коням!… Рысью марш!». А уж рука его на эфесе шашки – он готов к бою. Вот таким мне виделся мой дядя, когда он читал нам про бой с поляками у Гоголя. Он сам читал нам «Тараса Бульбу» или даст кому-то продолжить чтение.

– В этой книге вы должны усвоить главное, что нет уз святее нашего казачьего товарищества, – скажет так и бросит поверх наших голов свой хищный взгляд горящих глаз. И стоит долгая тишина после этих его слов.

– И нет ничего крепче этого казачьего братства. Ведь у писателя были в роду казачьи корни. Да и кто лучше опишет душу казачью, как ни сам казак. Да были товарищества и в других сословиях – тех же дворян. Но не было, и нет крепче казачьего братства, ибо мы стоим на земле, и она отдает нам на братство свою силу. Исчезают сословия и они исчезнут с лица земли, но казачество, погибая, будет все же возрождаться…

Мы слушали, раскрыв рты, боясь пропустить хоть одно слово, ведь оно исходит от самого атамана. И какой гордостью наполняется наша, как губка, детская душа, что мы принадлежим казачеству. Такие слова мы, мальчишки, слышали впервые в жизни. Он вложил в каждого из нас чувство священной преданности казачеству, земле нашей, где только и могло родиться само казачество. Помните, говорил атаман, торжество добра и справедливости – наш священный долг. Это соль земли нашего товарищества, завещанного нам предками. Зло среди нас будет караться беспощадно и кара эта буде праведной.

Это и многое другое оседало в наших чистых сердцах потому, что оно шло от атамана. Такой заповеди казачьей я не услышу больше никогда и нигде, но это будет тот фундамент, на котором я буду строить свое здание жизни… Какое счастье проучиться в такой школе, которая оставила след в твоей жизни.

Урок географии может потому и стал моим любимым, что его вел мой дядя. Он проводил скорее историко-географические беседы. Я сидел на первой парте. На первой парте я буду сидеть и в гимназии. Может мне хотелось быть во всем первым? Наверное. Помню, в нашем классе всегда висела большая карта земного шара. На уроках закона божьего я всматривался в очертания морей и континентов. Урок вел Отец Георгий, седенький тщедушный старичок. Сказывали, он по молодости был дьячком. Мы звали его «божий одуванчик». На маленькой голове его, поди, ссохшейся от времени, оставались кое-где клочки редких седых волос, Даже легкое дуновение приводило их в движение, они топорщились и этим придавали ему вид ершистого и неугомонного человека. Он любил подолгу читать молитвы, а то вызовет кого-либо из нас и поведет с ним долгую тихую беседу, а мы тем временем были представлены сами себе. Можно было с соседом пообщаться, но я любил «поползать» глазами по географической карте, что висела у меня передо мною. Вглядываясь в пожелтевшую от времени карту, я вспоминал рассказы о скитаниях Миклухо-Маклая среди островов Полинезии у племен туземцев. Эти рассказы пленили меня на всю жизнь. Узкие пироги, нагие туземцы с луками и дротиками, кокосовые леса в непроходимых джунглях, первобытные хижины – обо все этом я прочитал в журнале «Всемирный путешественник». Все это становилось мне знакомым и близким, словно я только что вернулся, как и Миклухо-Маклай, живым с островов людоедов. А ведь где-то среди тех же островов погиб от туземцев путешественник Кук. А сколько мне рассказывал дядя про Магеллана. Потом он принесет, когда я буду уже в старших классах, книгу «Дети капитана Гранта» Жюль Верна.

Какие яркие видения я испытывал, слушая рассказы дяди и всматриваясь в картинки в красках о жизни Робинзона Крузо на диком острове. Вглядываясь в карту, я видел на бескрайних просторах океана эти таинственные острова в виде точек, порою едва различимых на карте. И как же на этих крошечных островах уместились и тропические леса, и мир людей, в самом детстве его развития? Я долго этого понять не мог…