Станислав Малозёмов - Всю жизнь я верил только в электричество

Дядя Вася зевнул так громко, что из-под соседней машины голос дяди Лёни тревожно прошептал:– Вася, нормально всё?

– Всё путём. Спим,– ответил мой дядя, тоже шепотом.

И минут через десять мы уже крепко спали. Может, даже храпели. Но я этого не слышал. Я спал крепко и набирался сил на завтрашний интересный, увлекательный и полезный день, наполненный запахом бензина, степных трав, дорожной пыли и предчувствием новых приключений.

Глава шестая

Под машину, где мы на овечьих шкурах бегло просматривали навязанные впечатлениями прошлого дня сны, рассвет заползал с трудом и долго. Наши шофера с грузовиков будили нас вместо рассветного солнца. Они тихонько пинали наши ноги по пяткам, посвистывали, покашливали. И мы проснулись. Я догадался об этом по первым хриплым и сонным словам дяди Васи:

– Ну, кому там какого хрена надо?

-Пошли эфу ловить, – это произнес дядя Валера.

– Кончай ночевать! Рота, подъём! – так пошутил дядя Лёня.

Мы выползли на свет. Посидели на траве, отходя ото сна всё дальше и глубже в натуральную жизнь.

– Вода где? – почему-то именно меня спросил мой дядя.

– Вот бидон. Там вода, – дядя Лёня поставил нам под ноги пятилитровый бидон. Мы, сидя, умылись. То есть побрызгали на лица. Попили прохладной после ночи воды и поднялись. Было почти светло, но в одной руке дядя Валера зачем-то держал фонарь керосиновый, а в другой длинную палку- рогатину. Рожки были маленькие, сантиметров по пять. Дядя Лёня сжимал в руках толстый джутовый мешок и, отдельно, веревку.

– Ты, шкет, иди позади нас. Вперед не лезь. А под ноги гляди всё равно. Понял? – дядя Вася погрозил мне толстым своим пальцем.

И бригада охотников за страшными змеями медленно двинулась в просыпающуюся степь. Дядя Валера шел на пару шагов впереди и палкой постукивал по земле, разводя иногда по стебелькам густые серые пучки травы. Фонарь он держал на вытянутой руке над землёй непонятно зачем. Всё было видно и без него. В разные стороны убегали маленькие мыши, шустрые тушканчики, жуки какие-то коричневого цвета, разлетались большие мухи, кузнечики, черные бабочки с бархатными крыльями и странные крохотные серые паучки, которые подпрыгивали, переворачивались на бегу, но снова вставали на шесть своих треугольных ножек и чесали от нас подальше так же быстро, как мыши.

Прошли метров двести. Внезапно дядя Валера рванулся как большой барбос с цепи и взлетел над степью аж на полметра, и оттуда, с высоты куриного полета, вонзил в землю рогатину, сопровождая действие воинственным возгласом немолодого охрипшего индейца. Он воскликнул: – «О-оп-она!» и приземлился на колени. Он перехватил палку внизу, а другой рукой вцепился во что-то длинными пальцами. Во что – издали не видно было. Но вдруг трава рядом с ним ожила и стала метаться по сторонам.

– Идите сюда! – позвал он на всю степь, хотя мы держались кучно метрах в трех за ним. Подошли. Дядя Валера прижал к земле рогатиной змею, а пальцами крепко держал её за шею у самой головы. Мне змея показалась красавицей. Примерно метр в длину, с мягким коричневым узором от головы по всей спине. Узор был похож на орнамент, которым обрамлялись все рисунки в моей книжке «Волшебная лампа Аладдина». По бокам она была украшена пятнами посветлее, но не круглыми, а похожими на доминошное число «пять». В общем, пять расплывчатых бежевых точек, напоминающих круг. Всё портила голова. Она имела выдающиеся щеки, сужалась ближе ко рту и казалась почти треугольной. Над большими круглыми глазами с вертикальным зрачком торчали полукруглые некрасивые наросты.

– Молодая, – разочарованно сказал дядя Валера. Таких в клубе, в зоокружке ихнем, три штуки уже ползают.

– А звать её как? – я сел поближе к змее. Она уже не сопротивлялась и только часто выбрасывала быстрый трепещущий язык, раздвоенный на конце.

– Гюрза это. Самая большая из всех гадюк. Из этой поганой семейки, гадючьей, – объяснил дядя Лёня. – Ну, я мешок не разворачиваю, Валера?

– Да зачем? – дядя Валера рогатину приподнял и бросил рядом. – Пусть тут ползает. Растёт пусть. Отпускаю.

Мы отошли назад шага на три, не сговариваясь.

– Ну, давай, малышка, побежала дальше! – дядя Валера разжал пальцы и поднялся. Гюрза ещё малость полежала без движения, после чего без спешки, делая широкие зигзаги своим нарядным туловищем, уползла прямо, никуда не сворачивая.

– Я тебе говорю, нету здесь эфы, – дядя Вася высморкался, чихнул несколько раз и все пошли к машинам.– Будет время в другой раз – сгоняем в пески под Туркмению. Там возьмешь эфу. А сейчас некогда. Мне вон Славку ещё по разным экскурсиям таскать надо. Пусть в дикую жизнь вникает с любовью. Правильно, шкет, я рассуждаю?

– Ага, – подтвердил я радостно, от того, что впервые видел такую большую и страшную змею своими глазами.

А через полчаса мы всё собрали, разложили по местам и поехали к Аральску. Туда, где рядышком море. Первое море в моей жизни, которое я увижу не на карте.

Мимо города мы проскочили на скорости по верхней дороге, с которой Аральск смотрелся живописно, облагороженный поднимающимся солнцем. Золотились под радужным лучом глинобитные желтые и белёные дома, бликовала зелень деревьев городских и был он большим, красивым и шумным. Гудели какие-то моторы, слышались голоса, ехали грузовики и машины с будками к трём длинным белым зданиям с красной крышей. Во дворах этих зданий штабелями стояли решетчатые ящики, бочки, валялись трубы, висели на вбитых кольях серые многометровые сети бредешки с ручками из тонких брусьев.

– Рыбзаводы это, – сказал дядя Вася. – Ловят рыбаки в Арале, а здесь мастера разделывают, сушат, коптят, солят и консервы делают. Рыбы тут – девать некуда.

Сзади засигналили нам оба наших грузовика. Мы остановились на обочине.

– Вась, а ты ж мальцу хотел Кызыл-Кумов кусочек показать. Куда погнал-то!? – дядя Лёня поднялся на подножку и сунул лицо, облизанное ветром до шелушения, в кабину.

– Ё-о!– вспомнил мой дядя.– Я и забыл. Разворачиваемся.

– Вот. Правильно.Час вам даём на туда-сюда. А мы с Валерой забежим пока в город и возьмем шубата пару бидончиков для пользы организма. В Кульсарах на Каспии и выпьем. – Будешь верблюжье молоко пить?

Это он уже меня спрашивал. А я никогда шубат не пробовал. В Кустанае и Владимировке его не было. А больше я не ездил никуда, кроме Киева, где про него, наверное, и не слышали совсем.

– А то! – утвердительно закивал я в ответ. – Соскучился уже по верблюдам и по молоку ихнему. Мне показалось, что я хорошо пошутил.

Они стали, раскачивая коров в кузовах, спускаться на нижнюю дорогу в Аральск, а мы погнали обратно, потом свернули направо и тоже стали спускаться в сторону от моря и от города, понемногу уходя всё левее к почти черному, как свежая пахота, пространству, конца которому я не увидел.