Вячеслав Рындин - Я обрёл бога в Африке: письма русского буш-хирурга

После переливания первых двух литров солевых растворов китаец говорит мне:

– Тепеля я видеть хорошо!

После завершения введения в вену пятого литра жидкости артериальное давление поднялось до 90/50 мм рт. ст. – анестезиолог дал нам «добро!», и мы везём больного в операционную.

Но мочи не прибавилось ни капли – может, потом будет?…

Соображаю, что я не позаботился об ассистенте – в пятницу быстро найти кого-либо трудно. От отчаяния звоню профессору Маховскому, который тут же соглашается.

Открываем живот: дырка в верхнем отделе тонкой кишки и разлитой перитонит с массой фибринозных наложений – больше ничего. Ушиваю кишку двумя рядами швов – пусть надо мной смеётся израильско-юаро-американский профессор Моше Шайн. Перитонит больше химический, поэтому я щедро мою кишки водой – за что Моше меня просто бы с дерьмом смешал. Закрываю живот, горячо благодарю Андрю и отпускаю его домой.

Вся операция прошла при низком артериальном давлении – спасали только препараты, его повышающие.

Доктор Йонкер, анестезиолог, решает для длительной искусственной вентиляции лёгких переинтубировать больного – поставить ему в трахею трубку большего диаметра. В промежутке между двумя трубками в трахее китаец успевает несколько раз поблагодарить меня: – Thank you… thank you, doctor…

Вот это класс анестезии!

Далее пошли дни искусственной вентиляции лёгких, искусственного повышения артериального давления, тщетного ожидания мочи…

За больным ухаживаем втроём – я, анестезиолог доктор Йонкер и терапевт доктор Бюргер.

При таком коллективном ведении я настаиваю на том, чтобы вся медикаментозная и внутривенная терапия была в руках одного человека – терапевта.

С третьего дня начинаю надоедать анестезиологу:

– Доктор Йонкер, давайте наложим парню трахеостому – ему, похоже, ещё долго придётся болтаться на вентиляционном аппарате.

– Нет, нет – он будет ОК!

В тот же день звоню доктору Бюргеру:

– Питер, вы не думаете, что парню пора начать гемодиализ, подключение искусственной почки? У него ни грамма мочи, очень высокое содержание в крови мочевины и креатинина.

– Нет, нет – он будет ОК!

На рентгенограмме – явная жидкость в обеих плевральных полостях. Ставлю плевральные дренажи – жидкость прозрачна.

Ба-ааа-алин, я уважаю этих докторов и не смею настаивать, но через 2 дня один из них просит меня поставить в магистральную вену с широким просветом катетер для гемодиализа, а второй «созревает» для трахеостомии.

Спрашиваю обоих:

– Вы умные люди, господа, почему парень не улучшается??? Ведь мы его оперировали только через 24 часа после разрыва кишки???

– Септический шок… – многозначительно отвечает анестезиолог.

– Да там перитонит был химический – маловато для септического шока!

– Гиповолемический шок – длительная гипоксия тканей кишечника, почек… Цитокины… SIRS (Systemic Inflammatory Response Syndrome)…

– А-а-а-а… – идиотски мычу я и отхожу.

Падает количество тромбоцитов… ДВС…

Плохо всё это.

На день 8 терапевт мне звонит:

– Слушай, а мне его живот не нравится…

– Питер, парень отёчен, в обеих плевральных полостях жидкость, вот и в животе – жидкость.

Живот не хирургический, но есть у меня мысль об «абдоминальном компартмент-синдроме» – тесна брюшная полость для отёчных кишок и жидкости… Пожалуй, я открою завтра ему живот и увеличу объём абдоминального пространства вшиванием «мешка Багота» – пластиковой плёнки.

На следующий день рано утром звонит анестезиолог:

– Док, мне не нравится живот китайца. Вы не хотите сделать ему УЗИ?

– Ну, в общем-то я уже принял решение о релапаротомии – не думаю, что предоперационное УЗИ чем-нибудь поможет нам. Но я не возражаю…

Прихожу в ICU и застаю у койки моего больного мудрого рентгенолога Ван дер Мерве.

– Вы оперировали больного? – противным голосом спрашивает умник.

– У него разрыв мочевого пузыря. Вот, смотрите… – и Ян показывает мне картинку ультразвуковой компьютерной томограммы.

– Чёрт! – на экране так красиво видна стенка мочевого пузыря, а выше него – свободно лежащий в брюшной полости катетер Фолея.

– Спасибо… Но ведь мы с Маховским так тщательно все смотрели… так ожесточенно мыли живот… и катетер Фолея был уже тогда в мочевом пузыре… Как же мы могли пропустить такое???

– Бывает…

– Спасибо большое, доктор Ван дер Мерве! Теперь я понимаю, почему парню не становится лучше: у него в животе полно мочи. О, Господи!

Приглашаю принять участие в операции уролога Ричарда Монаре.

Захожу в операционную, из которой ещё не убрался ортопед ван Зейл.

– So, are you in a big trouble today? («Что, ты в большой жопе сегодня?») – улыбается ортопед.

Даже поведение сестёр кажется мне вызывающим…

Говорю Монаре:

– Ричард, не очень приятно, конечно, принять факт, что ты пропустил что-то во время операции, но теперь мы хоть понимаем причину плохого состояния больного.

Открываем живот – небольшое гнойное выделение из тканей передней брюшной стенки. Медленно раздвигаю слипшиеся кишки – в брюшной полости скоплений гноя нет, только два скопления прозрачной жидкости в тазу и в пространстве позади желудка. Брюшина над мочевым пузырём целехонькая, катетер Фолея прощупывается внутри мочевого пузыря:

– Смотри, Ричард, пузырь цел!

– Да, цел.

– А, может, там боковой разрыв… – ехидно вмешивается операционная сестра немецких корней.

Андрю Маховский говорит:

– Здесь нужно уметь лечить не только больных, но и всё окружение.

«Ну, мать вашу!» – думаю я.

– Ричард, открывай мочевой пузырь и осматривай его внутреннюю часть – чтобы за нашей спиной не было никаких недомолвок!

Ричард открывает пузырь – ни фига!

Я заканчиваю операцию вшиванием в брюшную стенку «мешка Багота».

Мне показалось, что атмосфера во всём операционном блока резко поменялась после релапаротомии.

У семьи и всего китайского комьюнити, к которому принадлежит мой китаец, нет больше денег на оплату пребывания парня в частном госпитале с чрезвычайно дорогой ICU, искусственной почкой, оплатой дорогих медикаментов и докторов – они просят меня перевести больного в государственный госпиталь.

Переводим… Спрашиваю у толкового кубинского терапевта о прогнозе моего китайца:

– Трудно сказать… Началось всё с острого тубулярного некроза – следствия длительной гиповолемии. Сейчас у него ещё и ARDS – отек лёгкого. Мы имеем дело с полиорганной недостаточностью. Шансов выбраться у него мало. Ему нужно 4–6 недель искусственной почки.

(Простите меня за то, что я не принимаю ничью сторону…)

На различных форумах Интернета прокатились дискуссии по вопросу войны Израиля с Ливаном. Один «френд» по ЖЖ пытается поддержать официальную агитку Израиля «Наши ребята умирают не только за нас, но и за вас!»