Кирилл Шатилов - Многоликий странник

– Что ж, давай на том и порешим, – ответил Фокдан, почти не раздумывая. – Только навари к моему приходу побольше пива: после разговора с Ракли у меня наверняка пересохнет в горле.

Он рассмеялся и, похлопав Хейзита по плечу, направил коня в ту же сторону, где недавно скрылся Исли.

Провожая его встревоженным взглядом, Хейзит подумал, что это вовсе не прямая дорога к замку. Прямая дорога находилась здесь, под копытами его коня. Он даже хотел было окликнуть Фокдана, однако не решился. У того вполне могли быть свои планы. В сущности, при желании он мог бы сейчас навсегда исчезнуть из жизни Хейзита, не только не заглянув к нему вечером в материнскую таверну, но и не придя на встречу с Ракли. Правда, Хейзит не верил в то, что такое могло произойти. Особенно последнее. Фокдан еще во время их бегства через лес разительно отличался от того же Фейли, с которым они во многом остальном были весьма похожи, своей прямотой в суждениях и предсказуемостью в поступках. Окажись сейчас на месте Фокдана Фейли, он повел бы себя совершенно по-иному. К примеру, поскакал бы во весь опор по дороге к замку, но в итоге так бы никогда до него не добрался и на вечернюю встречу не пришел.

– Кто разберет этих вояк? – произнес себе под сон Хейзит, поворачивая и пришпоривая коня.

Постоянная жизнь в лесу, подумал он, заставляет их и среди своих соплеменников вести себя подозрительно, как в осаде. Хотя в чем-то, быть может, они и правы. Особенно, если в конце концов выяснится, что война с шеважа , до сих пор ограничивавшаяся пределами Пограничья, добралась и до Вайла’туна. Каким образом это могло произойти, он понятия не имел, однако события последних двух дней слишком многое явили ему в новом свете, чтобы наивно полагать, будто в окружающем мире ничего не изменилось.

Пытаясь всячески отбросить эти тревожные мысли, Хейзит не без гордости гарцевал по грязи, осматриваясь по сторонам. Уходил-то он отсюда в свое время пешком, следуя за обозом, везущим на заставу все необходимые припасы, а теперь под ним был усталый, но по-прежнему грациозный конь, ну, пусть и не грациозным, но зато под седлом, настоящий, как у богатых виггеров , громко фыркающий, косящийся на своего молодого хозяина и обращающий на себя внимание многочисленных прохожих. Хейзит даже приосанился, когда две пробегавшие мимо девчушки растерянно попятились от нависшего над ними стремени и присели в реверансах, смущенно улыбаясь снизу-вверх. Мужчины постарше качали головами, полагая, видимо, что такому лоботрясу не престало разъезжать верхом там, где могут сгодиться и ноги. Женщины поглядывали на него с любопытством, но при этом не отрывались от своих повседневных дел: кто присматривал за непоседливыми малышами, кто развешивали на веревках припрятанное на время дождя белье, кто выливал в ямы ведра с помоями, кто сыпали золотистое пшено в кормушки для домашней птицы, а кто просто шил или штопал что-то, сидя прямо под окнами своих ухоженных домиков на широких лавках, накрытых по традиции красивыми толстыми коврами.

Человек посторонний, если бы таковой когда-нибудь сюда попал, непременно запутался бы, пытаясь отыскать тот или иной определенный дом. Все постройки вокруг замка располагались хаотически, без плана и правил, кому как удобнее. Так было здесь всегда, и никто в обозримом будущем ничего с этим делать не собирался. Дети рождались, дети росли, дети покидали родительский очаг, на свободной земле строились новые избы, замок получал с этого подобающие денежные выплаты, как считалось, на содержание армии, и все были вполне довольны существующим положением дел. Что до выплачиваемых замку денег, то условия были тоже предельно просты: селись дальше от укрепленных стен – плати меньше, живи ближе – плати больше. Хейзит не знал наверняка, но предполагал, что обитатели рыбацких деревень, раскиданных вдоль побережья Бехемы, вроде той, откуда был родом Исли, вообще ничего за свою воображаемую безопасность не платили, а если и платили, то, скорее всего, не деньгами, а в виде доли от улова.

Выражение «воображаемая безопасность» еще давно в обиход Хейзита ввел один из завсегдатаев «У Старого Замка», зажиточный и всегда холеный торговец оружием Ротрам. Поговаривали, что в таверну он частит не столько за пивом и закусками, сколько в надежде завоевать расположение самой хозяйки. И что будто бы привязанность эта зародилась в нем задолго до того, как Гверна вышла замуж и нарожала двоих детей. Только теперь, когда она осталась без кормильца, привязанность и неразделенная в свое время любовь превратились у стареющего телом, но не душой Ротрама в навязчивую манию. Хейзит обо всем этом слышал и посмеивался. Ротрам был человеком добрым, на удивление щедрым и не чурался подсмеиваться не только над маленьким попрошайкой Хейзитом, но при случае и над самим собой.

– Мой товар, – говорил он, раскладывая прямо на столе таверны замечательной работы клинки с инкрустированными драгоценными камнями рукоятями, – куда надежнее тех стен, что возводит вот уже который год твой замечательный папаша, малыш. – Хейзит в восторге детского непонимания хлопал глазами и осторожно трогал холодный металл. – Когда-нибудь они все-таки рухнут, а мои ножички еще долго будут служить тем, кто не пожадничает их купить.

Гверна считала Ротрама чудаком, но Хейзит знал, что она всегда старается угостить его чем-нибудь особенно вкусным, что ей наилучшим образом удалось прожарить или отварить. Правда, точно таким же образом она вела себя со всеми завсегдатаями «У Старого Замка».

Разглядывая разноцветные домики – а некоторые хозяева умудрялись раскрасить весь дом разными красками, выделяя наличники вокруг окон, ставни, двери, чуть ли не каждое бревнышко отдельной краской, – Хейзит поймал себя на мысли, что воспринимает их теперь в несколько ином свете. То, что сказал Фокдан еще в степи, глубоко врезалось ему в память и заставило лишний раз призадуматься. Похоже, расплачиваться за весь этот хаос застройки, причем расплачиваться в прямом смысле, должны были не строители и обитатели с замком, как сейчас, а сам замок – с ними. Все равно внутри его неприступных стен едва смогла бы найти укрытие – то бишь «воображаемую безопасность» – даже треть нынешнего населения так называемого Большого Вайла’туна . Другое дело, что сегодня никто из этих людей не принимал подобную необходимость в расчет и наслаждался, кто как мог, чуть ли не сказочной удаленностью лесной войны. Но если же в один совершенно не прекрасный для вабонов день обнаглевшие от своих огненных побед над разрозненными деревянными заставами шеважа выплеснутся из чащ Пограничья в степь и устремятся на замок, им придется преодолеть на пути слишком много преград. Уж если кто и находился в безопасности, причем самой что ни на есть реальной, так это обитатели замка, или Малого Вайла’туна , то есть жители тех домиков, что исторически оказались в черте Стреляных Стен – деревянного частокола, обязанного своим причудливым названием тому способу, благодаря которому он был несколько зим назад возведен: Ракли распорядился расставить вдоль настоящих, каменных стен замка лучших лучников гарнизона, и те из своих знаменитых ростовых 13 13 «Ростовыми» они назывались потому, что делались точно по росту каждого лучника. Считалось, что совпадение роста хозяина и длины лука (в распрямленном виде, то есть без тетивы) придает последнему особенную силу и точность. Ростовые луки использовались вабонами , главным образом, при обороне укреплений, однако, иногда к ним прибегали и в сражениях на открытых пространствах, чаще всего, как к средству защиты от атакующей конницы противника. луков должны были стрелять на дальность. В тех местах, куда падали стрелы, были вкопаны заостренные бревна, между которыми дюжина плотников за считанные дни возвела из прочных березовых жердей сплошной забор – Стреляные Стены.