Игорь Козлов - Luftwaffe-льники. Часть 2

Члены комсомольского актива после сорока минут изумленного бездействия начали постепенно приходить в себя и недоуменно посматривать на Конфоркина. Чувствуя неладное, вождь неуютно ерзал по стулу костлявым задом. Он временами оборачивался в зал, выискивая глазами группу поддержки неугомонного поэта.

Когда Адиль, наконец, выдохся и склонился в почтительно низком поклоне, коснувшись полусогнутыми пальцами поверхности сцены, я громко зааплодировал.

В гробовой тишине молчащего зала мои одинокие аплодисменты были как что-то нереальное и запредельное. Эдакий акустический раздражитель, который оказался за гранью адекватного понимания данной ситуации. Нонсенс!

Зал инстинктивно вздрогнул. Мои упрямые и громогласные аплодисменты били по ушам.

Остальные ребята из группы поддержки расселись в клубе так, чтобы своим присутствием охватить всю площадь огромного зала, не оставив бесконтрольных мест. И вот, поддерживая мои старания, в различных концах слушательской аудитории начали раздаваться уверенные и настойчивые аплодисменты.

Некоторые курсанты из группы поддержки вскочили со своих мест и бурно аплодируя, засвистели в знак восхищения и одобрения. Витя Копыто истерично и восторженные закричал.

– Браво! Браво! Брависсимо! Бис! Браво!

Непосвященные в заговор курсанты, ошарашено и недоуменно переглядывались. Некоторые крутили пальцем у виска. Восторженная и бурная реакция на тарабарские стихи была им абсолютно непонятна.

Затем под влиянием заразительного примера или стадного чувства (назовите как угодно), а может чисто ради хохмы, тут и там стали подниматься группы курсантов и зажигательно аплодировать. Зал постепенно, но уверенно утонул в дружных и длительных овациях.

Толпа курсантов, постепенно разогревшись, разошлась не на шутку. Заводя саму себя, курсантская масса ревела и ликовала. В результате, зал начал организованно скандировать.

– Браво! Бис! Браво! Бис! Браво! Бис! Браво! Бис! Браво! Бис! Браво! Бис!

Адиль сиял от счастья. Он беспрестанно кланялся и посылал в зал воздушные поцелуи. Это был несомненный успех!

Курсанты 1-го батальона поголовно включились в нашу авантюру и подхватили незамысловатую игру, имитируя искренний восторг.

– Браво! Давай еще раз! С самого начала! ТындербЭй улдА замдЫ! Гениально! Браво! Абдульмек зирбАн ***нАк! Класс! Браво! Бис! Браво! Бис! Давай сначала!

Строевые офицеры, сидящие в первых рядах амфитеатра, непонимающе переглядывались. Они чувствовали себя «не в своей тарелке», чужими на этом празднике жизни.

Комсомольский актив и политработники тоже ничего не понимали, но видели поросячий восторг целой тысячи курсантов. И это было абсолютно непредсказуемо и необъяснимо. Такой бурной реакции зала на непонятную «абра-кадабру» никто из них не предполагал.

А представить себе, что тысяча курсантов, находящихся в зале, в совершенстве знает киргизский язык – это, согласитесь, полное сумасшествие. Тем не менее, зал бился в истеричном экстазе. Рев и овации не смолкали.

Делать нечего, и представители офицерского лагеря, чтобы не выглядеть законченными идиотами и «белыми воронами» на фоне толпы, беснующейся в неконтролируемом восторге, нехотя поднялись со своих мест. Стоя, они приветствовали грандиозный успех самобытного поэта, делая вид, что понимают глубокий смысл и литературную красоту киргизских стихов.

Зал не утихал еще минут десять-пятнадцать. Ребятам неожиданно понравилось участвовать в незамысловатой игре.

Исключительно по настоятельному требованию курсантской братии, Адиль на бис озвучил пару десятков четверостиший из поэмы. Каждое встречалось очень тепло и восторженно, громом аплодисментов, криками одобрения и бурей оваций. Создавалось впечатление, что все курсанты досконально понимают слова автора. Наслаждаются каждой строчкой феноменальной поэмы.

Комсомолец Конфоркин гордо распушил хвост и с важным видом что-то самозабвенно комментировал толстым и красномордым полковникам из политотдела училища.

Концертный конкурс удался на славу! Адиля единогласно делегировали в агитбригаду, чтобы он смог осчастливить нетленным произведением обожаемых и дорогих нашему сердцу соседей – стратегов из ракетного и конвоиров из «помидорного» училищ.

Мы не могли отказать себе в удовольствии и не поделиться с ними самым дорогим и любимым, что у нас было – фундаментальной поэмой на киргизском языке. Причем, в исполнении первоисточника – из уст гениального автора.

– Теперь держитесь, дорогие краснопогонные друзья! Попали, так попали! Хе-хе!

Злорадному восторгу не было предела. Адиль получил путевку в большую жизнь.

Обалдевший от неожиданного и оглушительного успеха, опьяненный зрительской признательностью, стихоплет Адиль с новой силой и удвоенной энергией уселся за написание продолжения к поэме. Обладая колоссальной работоспособностью и неисчерпаемым потенциалом, киргиз довел длительность ее прочтения с жалких пятидесяти минут до неполных полутора часов.

Жаль, читатель не сможет увидеть выражение лиц у курсантов и офицеров ракетного училища. А впоследствии и у ребят из училища внутренних войск, когда Адиль неожиданно обрадовал их своим приездом. Он однозначно и бесповоротно поразил всех редкостным поэтическим талантом. И надолго остался в самых потаенных глубинах их мозга с незабываемыми строками нетленного и эпохального выступления.

А картина была неописуемая. Особенно увлекательно было наблюдать, как у «помидоров» дружно вытянулись рожи, когда после полуторачасовой одухотворенной поэмы с обязательным эмоциональным притопыванием и непроизвольным слюнотечением автора и чтеца в одном лице, «наемные плакальщицы» в гнетущей тишине обалдевшего и откровенно недоумевающего зала, начинали дружно визжать от восторга, громко топая ногами. Они по-честному отрабатывали секретную договоренность, отбивая ладони в бурных овациях. И требовали повторить все заново на бис.

«Помидорам» ничего не оставалось делать, как тоже активно и старательно хлопать в ладоши вслед за нами. Ибо, долг вежливости – раз. А во-вторых, лучше добровольно похлопать минут десять и забыть обо всем. А то, не дай Бог, поэт обидится и завернет бесконечную песню повторно. С самого начала. А это уже более чем серьезно! Вторично выслушать Адиля в течение еще полутора часов это, я вам скажу, пытка еще та! Не для слабонервных! За гранью гуманизма, не иначе!

Доведенные до полуобморочного состояния ракетчики-стратеги и конвоиры из внутренних войск остервенело хлопали в ладоши, не давая Адилю выступить на бис. При малейшей попытке поэта-самородка повторно подойти к микрофону и что-нибудь сказать, залы в «помидорных» училищах мгновенно взрывались и дружно заходились в бурных овациях.