Владимир Мураев - Оля остается в Арктике

Было светло, над горизонтом еще светило солнце. Поезд мчался по безмолвной тундре. В лицо дул сильный холодный ветер, неся с собой мелкие частицы несгоревшего угля, сажи и едкого дыма, клубами вылетающего из черной трубы паровоза. Колеса ритмично стучали на стыках рельсов, как будто выговаривали: так тебе и нужно – так тебе и нужно – так тебе и нужно.

Слегка покачивались шпалы, как бы в ритм колес, покачивая головкой влево и вправо, подталкивали – смелее, смелее, смелее. Но шпалы ошибались. Катя стояла здесь не для того, чтобы прыгать. Это не тот случай. Да и Катя не тот человек, что бросается с поезда. Кате в этот момент хотелось только сильного и холодного ветра. Ей казалось, что ветер ее остужает, исцеляет, выдувает из нее весь негатив, освежает мысли и сердце, и ей становилось легче. Поэтому хотелось еще более сильного и более холодного ветра.

Через некоторое время ее кожа стала морщиться, а все тело стало цепенеть. Под ногами мелькал щебень, сливаясь в сплошное серое полотно. Катя почувствовала легкое головокружение. Она крепко вцепилась двумя руками за ручки вагона и с трудом вошла в тамбур. Взяв свой чайник, Катя пошла по коридору вагона в направлении своего купе. Вагон был по-прежнему пустой. Катя осмотрелась вокруг. Потом осмотрела себя и с ужасом обнаружила, что она в ночной рубашке. Мало того! Рубашка в нижней части, сзади и спереди, в кровавых пятнах. Катя буквально взорвалась от злости. «Идиот! А он что, не видел, в чем и в каком виде я выходила! Сейчас влечу в купе и разорву его на мелкие кусочки!»

Катя открыла дверь купе и уже хотела наброситься на Андрея со своими крохотными кулачищами. Андрей стоял возле столика, смотрел на Катю и весело улыбался.

– Так вот ты какой! Мало того, что ты со мной сделал, еще и насмехаешься!

Но Андрей, не обратив внимания на ее слова, стал ее поздравлять:

– Катя, дорогая, моя божественная красавица, поздравляю тебя со светлым и радостным праздником! Ты сегодня пополнила семью славных, умных, красивых советских женщин. Среди миллионов женщин ты выделяешься так, как выделяется луна среди миллиарда звезд на синем ночном небе. Пролетит немного времени, и ты станешь мамой, а я буду счастлив стать отцом твоего и своего ребенка. Я буду самим счастливым отцом и мужем, а ты будешь моей путеводной звездой и моим солнцем, согревающим мое тело и сердце.

Андрей повернулся к Кате боком так, чтобы Катя могла увидеть столик, который он закрывал своей спиной. На столе стояла бутылка и два полных фужера с коньяком. Андрей взял два фужера, один подал Кате:

– Катя, давай выпьем за нашу любовь, за нашу счастливую семейную жизнь! Я пью за тебя, за твою смелость, за то, что у тебя не дрогнула рука расписаться кровью за нашу семейную жизнь и вечную любовь.

Катя взяла фужер:

– За это стоит выпить!

Катя залпом выпила фужер. Андрей подал ей шоколад, но она покачала отрицательно головой. Андрей застыл от удивления и с любопытством смотрел в ее глаза.

– Ну, что смотришь, наливай! – Катя протянула Андрею свой фужер.

– Катя, ведь ты так много никогда не пила. Ты опьянеешь!

– Но я и женщиной тоже никогда не была… А опьянела я давно, еще час тому назад, от твоей любви. Ты разве не заметил, в каком виде я вышла из купе и поплелась по коридору? В общественных местах в каком виде могут ходить только сильно пьяные. Хорошо, что пустые вагоны, да никто не встретился.

– Прости-прости, дорогая, – оправдывался Андрей, – я сам был в шоке. Я смотрел на тебя и ничего не видел!

Катя держала в руке фужер. Андрей потихоньку наливал коньяк и внимательно смотрел Кате в глаза, ожидая, когда она скажет: хватит. Но коньяк уже лился через верх, по Катиной руке стекал на пол.

– Наливай себе, Андрей!

Андрей налил себе полный фужер и предложил Кате оставить выпивку на завтра. Андрей боялся, что Кате станет очень плохо. Но Катя была в боевом настроении и не унималась. Ее тело, лицо, глаза явно подчеркивали неудержимое желание выпить. К тому же, после исцеляющей речи Андрея, Кате тоже сильно хотелось сказать что-то ласковое.

– Андрей, я хочу выпить за нашу страстную и вечную любовь, я хочу выпить за те прекрасные слова, которые ты только-что произнес, я хочу нарожать тебе кучу сыновей, таких же красивых и могучих, как ты, я хочу выпить за наших родителей, за маму и папу, за успешную дорогу.

Катя в три глотка выпила коньяк. Ее рука с фужером опустилась вниз, фужер упал на пол. Андрей предложил шоколад, но Катя сказала: «Помнишь, Андрей, крылатое выражение: «После второй не закусываю»? Глаза Кати стали закрываться, ее качнуло, она схватилась двумя руками за плечи Андрея. Пальцы ее рук стали разжиматься и сползать с плеч Андрея. Опускаясь, сквозь сон, она прошептала:

– Андрюша, мама просила, чтобы я тебя не обижала. Я ей пообещала и сдержу свое слово.

Андрей правой рукой подхватил Катю чуть ниже талии, поднял и положил себе на плечо. Катя обхватила Андрея за шею, положила свою голову за шею Андрея и тихим детским голосом протяжно, еле-еле слышно прошептала:

– Какой глупый, еще совсем ребенок. Разве я могу тебя обидеть – никогда!

Андрей накрыл Катю пледом, вынес в тамбур, открыл входную дверь и долго-долго стоял на чистом воздухе, пока сильный боковой ветер сдувал клубы черного дыма паровоза и уносил в бесконечные просторы тундры.

Когда паровоз повернул против ветра, и дым стало заносить в тамбур, Андрей закрыл дверь, занес Катю в купе, положил на бочок, сам сел в ее ногах. Пока Катя спала, Андрей в своих мыслях перевернул всю свою жизнь. И особенно думал о родителях Кати. Андрей сразу понял, что люди они очень высокого интеллекта и, наверное, очень высокого ранга. И в то же время необычной простоты и скромности. Мама Юля – очаровательная. От нее невозможно оторвать глаз. Потом Андрей никак не мог сообразить: почему она с самого детства была в его воображении, и он ее принимал за свою маму. И, главное, в том виде и в той одежде, в которой увидел на вокзале. В то же время раньше он ее никогда не встречал.

«Предположим, – думал Андрей, – если даже когда-нибудь мельком встречал, то не могла же Юля много лет подряд носить одну и ту же одежду». Андрей пришел к мысли, что Юля может быть его старшей сестрой, и взял на заметку – проверить! Особенно его беспокоило прохладное, казенное отношение лучшего друга по училищу и по дальнейшей службе генерала Сергеева. Андрей не верил, что Мишу могли испортить генеральские погоны. «Ведь мы всегда были вместе. Делились мыслями, планами и всем сокровенным», – думал Андрей. Миша тоже относился к Андрею, как к родному брату. Но Миша был менее скромный и более решительный. Иногда в его поведении наблюдались признаки легкого цинизма и грубоватого отношения к товарищам. Хотя Андрея это настораживало, все же Миша был его самым лучшим другом.