Ганс Ляйп - Негритенок на острове Шархёрн. Повесть

Тем временем мы попали в глубокое русло. Я видел, как слева и справа от неподвижной спины кучера бурлит море, а лошади шли по брюхо в воде.

В это мгновение незнакомец начал что-то бормотать, и я услышал, что он поручает свою душу небесам.

Господин Брёзель с удивлением посматривал на то, что было позади меня, и я чувствовал, когда его глаза встречались с моими, что он смотрит на меня, как на взрослого.

Я боязливо дернул правым плечом, со стороны Брёзеля, и почувствовал себя бедным грешником, сидящим между двумя святыми.

Мы ехали так глубоко в воде, что маленькие волны начали весело перекатываться, поблескивая, через пол повозки, и Алекс беспокойно поднимал лапы, а Брёзель озабоченно поглядывал на наши пожитки.

– Вдруг незнакомец заговорил громче, рассчитывая на нас:

– Смотрите, море бушует, и тучи сгущаются. Покайтесь, потому что, как вор в ночи, приближается вечное проклятье!

Голос был сухим и трескучим, но при этом назойливым и въедливым, так что кучер обернулся с открытым ртом, а я сжался в комок. Но господин Брёзель совершенно спокойно сказал:

– Не бойтесь, дорогой, этот ручей неглубокий, мы почти выбрались.

– Выбрались? – обернулся незнакомец так резко, что его окладистая борода задела меня по затылку. – За это я отдал бы все – почет, состояние, счастье, жену, детей и все, что еще может быть. Я – проповедник в пустыне, я – Элиа, сокрушитель идолов, который явился, чтобы отделить зерна от плевел и огнем и мечом истребить грешников, как косят траву!

Сердце у меня забилось, и я помолился за жизнь Брёзеля, когда он с невероятным спокойствием ответил:

– Очень хорошо, дорогой! И к кому вам нужно там, на Нойверке?

– А, вот тут! – сказал незнакомец, и я услышал, как он роется в своем пахучем сюртуке и шуршит бумагой. – Там должна жить одна величайшая душа, супервикарий Брё- зель, брат Господа.

– Гм, – пробормотал Брёзель и вновь повернулся вперед. Я увидел, что он держит в руках письмо. – Действительно, письмо ко мне, и старый шутник, коллега из Харренберга, послал ко мне этого «Элию Второго», софиста Майзериха, плакальщика по призванию, как здесь значится, небесного сыча. – Он сказал это как будто про себя, но я все расслышал с обострившимся от беспокойства слухом.

После этого он повернулся к «сокрушителю идолов». Осмелев, я надеялся, что теперь он каким-нибудь хитрым способом отговорит его и посоветует возвращаться. Но нет, он просто сказал:

– Совершенно верно, уважаемый, Брёзель – это я!

На что незнакомец, на свисающую полу засаленного сюртука которого я больше не осмеливался взглянуть, ответствовал в высшей степени хвалебной речью, от которой меня бросало то в жар, то в холод. Брёзель же ничуть не утратил своего спокойствия, он добродушно улыбался и в конце предложил «проповеднику в пустыне» сигару, которую тот с почтением принял.

Между тем остров увеличивался в размерах, мощная башня вырастала впереди, которая в старину была укрытием для Штёртебекера и других морских разбойников, а сегодня служила маяком, как объяснил мне господин Брёзель, когда незнакомец некоторое время был занят сигарой. Крыши домов и белое здание гостиницы появлялись и исчезали вновь за дамбой.

Скрипучая колымага, шумно раскачиваясь из стороны в сторону, добралась до вымощенной дороги наверху и перевалила через дамбу. Овцы и ягнята с блеяньем разбегались перед нами, так что я с трудом удерживал Алекса.

Зеленый и веселый остров лежал перед нами, окруженный мерцающим, уходящим вдаль морем.

Пастор Брёзель жил в небольшом доме недалеко от места, отдельно обнесенного дамбой, на котором стоял старый маяк.

Фрау Брёзель, с гладко причесанными блестящими седыми волосами, была со мной очень приветлива, а также с господином Майзерихом, так что я почувствовал себя в кругу семьи, когда мы сели за круглый стол обедать. Дико обросший незнакомец был неразговорчив, поглощая пищу с таким ожесточением, словно перед ним была толпа язычников, которых он должен истребить.

Господин Брёзель время от времени бросал на меня задумчивые взгляды, а после пудинга отвел в сторону и сказал:

– Что если, Гансик, мы найдем тебе другое пристанище вместо любимого дивана Гуно? Бедному господину Майзериху лучше побыть возле меня, пока я не увижу, что он собой представляет на самом деле.

Ему удалось препроводить господина Майзериха в маленькую комнату, где жил Гуно и где мягкий диван действительно занимал почти все пространство.

Мы пожелали «истребителю язычников», как я с самого начала прозвал про себя незнакомца, приятно вздремнуть после обеда, потом господин Брёзель, прикрыв дверь, тихо рассказал жене, как ей держаться с чудаковатым гостем, на что добрая пасторша не только не проявила никакого беспокойства или волнения, как мне бы хотелось в глубине души, но и ответила доброй, радостной улыбкой. Мы снова пошли, Брёзель и я, вдоль дамбы, под громкое пение жаворонков, к отелю у кромки прибоя, где господин Роуз, хозяин, приветствовал нас с деревенским добродушием. Когда он понял, что я не новый постоялец и что мы только хотим переговорить с господином сенатором Хуземангом, он стал немного сдержаннее. Но я сразу проникся к нему доверием, ведь он был честным человеком, знаменитым на все побережье своим юмором и прекрасной едой, и, преисполненный почтения, начал рассматривать висевшую на стене заключенную в рамку «Благодарность», которой наградило его голландское правительство за спасение экипажа потерпевшего крушение в тамошних водах парусника, то есть это был и сам документ и портреты членов команды, включая жену капитана.

Между тем появился господин сенатор Хуземанг. Это был чиновник, присланный из Гамбурга для ежегодной государственной инспекции острова. Он любезно улыбался, держа голову немного выдвинутой вперед, в то время как его взгляд устремлялся вдаль, словно направленный на широкие народные массы.

Господин Брёзель попросил ввиду срочной необходимости выдать разрешение на использование «государственного помещения» на маяке.

После быстрого официального опроса разрешение было охотно выдано с величавым округлым движением руки, и работник Йохен, тот самый, который доставил нас сюда, был отправлен к управляющему островом передать, что служанка должна привести комнату в порядок.

Мы сели на небольшой террасе на дамбе, где стоял стол, и выпили по чашечке кофе, пока Алекс носился внизу, пугая гусей и ягнят, и где перегоревший костер был весело затоптан несколькими ребятишками.

– Это был наш пасхальный огонь! – многозначительно, словно при рассмотрении государственного закона, улыбнулся господин сенатор Хуземанг. – Да, дорогой пастор, мы на островах и в республиках (Гамбург всегда был сам по себе республикой и гордился этим) слишком удалены и наполовину язычники, потому что это более широкий путь к Богу от побережья и свободы, чем, как я уже позволил себе сказать, в Швабии или Саксонии.