Берегиня Форест - Человек заката

Ветер пригнал белые облака. Низко-низко плывут они, касаясь вершин далеких изумрудных холмов. Чаго отвлекается от работы и наблюдает. Облака светятся изнутри солнечными переливами, клубятся светотенью, цепляются за холмы лохматыми кусками.

– Стать бы облаком… и уле-теее-ть… отсюда! – вздыхает малыш.

– Отсюда, парень, разве что на небо улететь можно, – смеется проходящий мимо работник, унося вниз к тракторной тележке два плотно набитых листвой мешка.

Чаго задирает голову и смотрит в небо, морщится. Яркий небосвод слепит глаза. В вышине парят большие птицы. Распластав крылья, чертят невидимые круги. Вот одна из птиц зависает в воздухе недвижимой точкой. Чаго восхищен изумительной неподвижностью пернатого охотника и свистит ему что есть мочи. В ответ доносится печальный клич.

Чаго зевает и рассеянно принимается за работу. Он и здесь, и далеко одновременно. Мысли гуляют вместе с ветром. Чаго любит ветер. Тот приносит запахи леса и растворяет палящий кожу зной. Когда полуденный солнцепек становится вовсе невыносимым, малыш просит ветер дуть сильнее. Он убежден – ветер услышит, если правильно попросить. Раньше ветер чаще выполнял просьбы. Ведь он слышал Чаго, когда тот подпрыгивал, размахивал руками и громко звал его. Но потом малышу крепко досталось от охранника. Ритуал Чаго изменился. Теперь он просит ветер шепотом, подбрасывая несколько самых красивых и молодых листиков вверх, и, увы, редко бывает услышан.

– Эй, будешь?

От внезапного окрика Чаго вздрагивает, на всякий случай втягивает голову в плечи и опасливо оборачивается.

В соседнем ряду стоит старик и протягивает ему небольшую фляжку. Чаго неуверенно тянется к фляжке и нюхает горлышко. Старик усмехается. Малыш делает глоток. Во фляжке вода. Даже вкуснее, чем у Чаго. Приятная влага увлажняет саднящее горло.

– Никогда не пей больше глотка, – старик нетерпеливо вырывает фляжку из рук и прячет под одеждой.

– Почему? – спрашивает Чаго. Вода течет по подбородку малыша, он утирается тыльной стороной ладони.

– Потому что это – мое! – резонно заявляет старик и уходит с набитым листьями мешком вниз к тележке.

Чаго облизывает губы и молча разглядывает лохмотья уходящего. Неряшливого вида, на плантации он появился недавно, все свободное время болтал и тихонько посмеивался да зачем-то подмигивал именно ему, Чаго, весьма заговорщически. Поначалу малыш решил, что старик ненормальный и держаться от него нужно подальше. Обычно стариков не брали. Какие из них работники? Под палящим солнцем двенадцать часов с небольшим перерывом на еду… Но этот остался, сумев доказать свою работоспособность и в первый день, и во все остальные.

На следующий день они встречаются снова. Под сенью одного-единственного дерева возле барака собираются измотанные жарой и работой люди, чтобы поесть.

– Привет! – старик первым протягивает ему руку.

– Не буду я с тобой за руку здороваться, – заявляет Чаго, быстро пряча кисти себе за спину.

– Что же так?! – мохнатые брови старика подскакивают вверх.

– А может, ты заразный, – невозмутимо говорит малыш.

Старик не отвечает. Корявыми пальцами, ухмыляясь во весь рот, черпает он коричневую тушеную фасоль. Чаго садится в стороне.

Беспощадный солнечный свет заливает небо, растворяется в воздухе, отражается от ветхих стен барака и земли, слепит, обжигает и заставляет искать убежище. Но в единственном убежище – бараке – вонь и духота. Все сидят под деревом. Едят молча, расположившись в тени, кто на толстых низких ветвях, кто на земле. Шелест сухого ветра смешивается со стуком ложек по мискам.

После еды в их распоряжении остается не более двадцати минут. Целых двадцать минут блаженства, когда сытость вызывает чувство приятной истомы, можно закрыть глаза, расслабить усталые мышцы и погрузиться в полудрему.

– Э-эх… печет-то как! А в океане сейчас свежесть бриза соперничает с прохладой глубин… да-а-а… океан! Не отпускает… зовет… – вздохнул кто-то.

Чаго открывает глаза на голос. Это старик. Он смотрит, не мигая, на стену барака и бубнит себе под нос, ни к кому конкретно не обращаясь. Да его никто и не слушает. Старик все смотрит и смотрит на стену. Мухи носятся перед лицом, садятся на нос и щеки. Он не пытается отогнать их. Морщины резко расходятся по худому обветренному лицу. Редкие седые волосы прилипают ко лбу и шее, колючая поросль на щеках шевелится.

Малыш вновь смежает веки.

– Протяни руку – и, кажется, прикоснешься, сделай шаг – и ты уже во власти волн… вдыхаешь горькую соленость… и становишься рыбой… и плывешь к горизонту… и не успеваешь до заката… и утром начинаешь сызнова… – бормочет старик.

Навостряя уши, малыш жадно ловит обрывки речей, и воображение уносит в неведомую даль. Чаго не видел океана. Никогда! Слышал только от матери, чье лицо забывается. Новый человек, оказывается, прибыл оттуда. Он постоянно рассказывает об океане и шторме. И речи его так же поразительны, как и он сам. Весь остаток дня Чаго думает о неведомом океане.

Когда еще один монотонный день остается позади, темнеет и небо расцветает звездами. Они ярко мигают в чернильно-далекой пустоте. На охранных вышках рдеют огоньки. Разведенный костер кипятит чай. Иногда тревожно перекликается лес.

Вечерняя похлебка малосъедобна, но Чаго глотает безвкусное варево. Другой еды все равно не дадут. Он сидит в кругу света вместе с мужчинами. Они свободны от работы, но не могут уйти с плантации. Малыш вздыхает. Ему не плохо и не хорошо, ему обычно. А хочется, чтоб интересно. Чаго вспоминает о старике, отыскивает его взглядом среди других.

Старик задумчив, он горбится и подается к огню. Пламя костра освещает длинное лицо с крупным, слегка свисающим носом, красноватые воспаленные веки, маленькие темные глаза, редкую седую щетину на худых щеках. Сутулая фигура покрыта бесформенным балахоном. Узкий череп скрыт широкополой соломенной шляпой в дырках, выцветшей под солнцем, с растрепанными краями. В его застывшем облике живы, движутся и изменяются лишь одни глаза, сверкающие течением мысли.

Старик молчалив. Чаго не выдерживает и подсаживается ближе. От старика дурно пахнет, но ради удивительных рассказов малыш готов смириться.

– Расскажи! – просит Чаго и поглядывает с любопытством.

– О чем? – притворно спрашивает старик.

– Расскажи, какой он сейчас.

Речь, разумеется, об океане. Старик о другом и не говорит.

– Именно сейчас? – щурится старик.

– Да, – улыбается Чаго. Сверкающие в улыбке глаза полны предвкушения сказки.

– Дикий, – неожиданно стальным тоном произносит старик, – ибо настал час лютого шторма! Мощное дыхание океана вздымает глыбы воды побольше ваших холмов…