Андрей Щупов - Пленэрус

– Куржаков Павел Евгеньевич? Одна тысяча девятьсот семьдесят шестого года рождения?

– Да, но я…

– Извините, мы к вам, – вежливо, но решительно перебил штатский и показал корочки. Само собой, с Российским двуглавым и двукрылым орлом, с серьезными и совсем даже не расплывчатыми печатями. Павел вроде и рассмотрел документы, но мало что понял, кроме слова «безопасность». Троица же легко и просто проскользнула в квартиру, словно ручей, разбившийся на два рукава, обошедший справа и слева остолбеневшего хозяина. Дверь сама собой затворилась.

– А почему, собственно… – Павел шагнул следом и остановился. Троица хозяйски изучала его окна и рамы. Штатский, отворив шпингалеты, выглянув на балкон, зорко огляделся.

– Я же говорил! – довольно промычала маска слева. – Седьмой этаж – самое то. Считай, весь проспект – наш.

Штатский прошел обратно в квартиру, оценивающе взглянув на Павла, достал из дипломата бланк.

– Что ж… Распишемся здесь и здесь.

– Но я, в общем…

– Про визит президента в Исетьевск слышали?

– Президента?

– К нам едет президент, – терпеливо пояснил штатский. – С краткосрочным визитом.

– Хорошо, что не ревизор.

Писательского юмора штатский не оценил. Даже губы на мраморном лице не дрогнули.

– Мы обязаны обеспечить безопасность визита, – все на той же вежливо-терпеливой ноте продолжил он. – Сами понимаете, это значит держать под контролем пути-выезды, крыши, чердаки и прочие дела. На вашем балконе пока поживут эти двое.

– Как поживут? – опешил Павел.

– Не волнуйтесь, вас это никоим образом не коснется. Живите, как жили. Их можете вовсе не замечать. Балкон – это их территория, все прочее – ваше. Заходить в квартиру они не будут.

Павел покосился на ребят в черном.

– А как же это… Попить-покушать, ну, и разное то-сё?

– Про то и сё не беспокойтесь. Они ни в чем не нуждаются. А вам необходимо расписаться. Здесь и здесь. Что ознакомлены с условиями, что не возражаете, что обязуетесь хранить и не разглашать.

Павел машинально расписался, где указал ухоженный перст штатского.

– Спасибо за помощь, – штатский уложил бланк в файлик, ловко спрятал в дипломат.

– Извините, а когда все это закончится?

– Время в договоре прописано. От полутора суток до недели. Но недели нам, конечно, не понадобится. Скорее всего, хватит двух-трех дней.

Павел кивнул.

– Вот и все, – штатский протянул руку, пожал не то чтобы крепко, но наработано и как-то казенно. – Балконом в эти дни рекомендуем не пользоваться. Поэтому если надо забрать какие-то вещи, сделайте это сейчас. Ну, а я к вам больше не приду, не обессудьте. Так что всего доброго.

Быстро и бесшумно российский Джеймс Бонд вышел в прихожую, щелкнул входной дверью, а Павел запоздало подумал, что надо было поглядеть на его обувь и поискать потом аналогичную. Чтобы передвигаться с той же бесшумной грацией. Ему-то по жизни с обувью вечно не везло: если попадалась удобная, отчего-то быстро разваливалась, а неудобная наращивала такие мозоли, что Павел раздаривал ее уличным бомжам.

Рассеянно он вышел на свой и уже вроде как не совсем свой балкон, оглядел застекленное пространство. Ничего жизненно важного здесь вроде не оставалось. Удочки, гантели, палатка, случайное тряпье, остатки старых обоев…

– Осторожней, пожалуйста, – детина с винтовкой протиснулся к перилам, раздвинув рамы, струбцинами принялся умело прикручивать зловещего вида конструкцию. Что-то вроде «электронного ухо-глаза». Павел где-то читал о таких, но воочию видел впервые. Возможно, и видеть такое простым смертным не дозволялось. Но он-то бумажку гербовую подписал, значит, наверное, и право такое получил.

– Если бы я был террористом, – брякнул он, – я бы вон на тот кран залез. Стройку-то почти не охраняют, а кран высоченный. Обзор лучше вашего будет. И проспект как на ладони, и половина площади.

Бойцы-ниндзя сказанное услышали. Оба враз глянули на кран, однако ничего не сказали. Павел потоптался еще немного. Уходить с родного балкона на целых два дня было грустно.

– А еще, будь я террористом, – поделился он, – я бы купил мину направленного действия – в Ашхабаде, скажем. У поэта знакомого. Ну, и заложил бы в урну. Они у нас из раствора штампуются, совсем хлипкие. А потом дождался бы момента и по рации с любой крыши послал бы сигнал.

Бойцы и на этот раз отреагировали вяло. Один из них продолжал химичить с принесенными приборами, второй через огромный бинокль изучал окрестности.

Павел хотел рассказать им, что сделал бы, будь он президентом, но благоразумно промолчал. Оставаться на балконе долее становилось неприлично, и, потоптавшись, он вернулся в комнату. Какое-то время постоял у стола и понял, что работать сегодня уже не получится. Стало досадно. Спрашивается, чего ради боевая дружина не пошла этажом выше? Наверное, все-таки пронюхала про жильцов алкашей. Ясное дело, на его симпатичной лоджии скучать легче, чем в тамошнем хлеву.

В общем, невезуха – она и есть невезуха. Мало того, что президент выбрал для визита их периферийный городок, так еще и эти ребята остановили свой выбор на его балконе. Конечно, срок не велик – всего-то два дня, но и эту пару дней следовало как-то прожить. Чтобы не было потом мучительно больно и грустно. А ведь все равно будет. Квартиру свою Павел любил. Даже относился к ней, как к живому существу – существу молчаливому и безотказному, всегда готовому дать приют, тишину и возможность подзарядиться для последующих будней. Здесь он мог быть самим собой, ходить голым и показывать кукиш зеркалу и здесь же, отравленный алкоголем, он не раз и не два приходил в себя, по сути оживал и рождался заново. Подобно стволовым клеткам родные стены, пол и потолок помогали ему восстанавливать ежедневно убывающую энергию, в сущности, реанимировали отравляемый жизнью организм. Теперь же получалось так, что этим источником, этой родной субстанцией Куржакову придется делиться с чужаками.

Стараясь не замечать колышущиеся за окном камуфляжные спины, Павел вновь заглянул в почту и, вероятно, зря. Стопка писем заметно подросла. Двое уже немолодых и все-таки начинающих авторов прислали на прочтение свои романы. Коллега из Бобруйска просил поделиться адресами столичных издательств. Видимо, из стеснительности – просил не сразу, а лишь под конец длинного и витиеватого письма. Другой коллега, уже из родного союза, по имени Денис интересовался, прочел ли Павел его новую книжку, а если прочел, какие имеет мысли и не испытывает ли потребности написать отзыв на означенный труд.

Павел торопливо выскочил из «Аутлука». Это было еще одним ужасом союза – непременное чтение друг дружки. Ноша и крест, которые не так-то просто было сбросить с хребта. Потому что все барахтались в одном браконьерском неводе – коллеги, недруги, союзники и случайные попутчики, а в такой горохово-перловой каше без обид ну никак не обойтись. Причем обижались тотально все и на всё – прежде всего на собственную непечатаемость и невостребованность, а после, разумеется, на тиражи и успехи коллег. Тот же Денис, если забегал в гости, тут же бросался к полкам Павла, бдительно отыскивал свое. Если находил, тут же принимался листать. И горе хозяину, если находились слипшиеся страницы (а они, увы, находились), если обнаруживалось, что книгу даже не раскрывали. Приходилось успокаивать и оправдываться. А после пить мировую, после которой Денис долго и нудно учил Павла, как пишутся большие романы и насколько труднее писать маленькие и неприбыльные рассказы. Все, по его словам, требовало звериного упорства, обильного пота и каменной задницы. И ровно такое же упорство Павлу приходилось проявлять, читая многостраничные опусы коллеги. Было в этом даже некое соответствие – как писалось, так, верно, и читалось. Но мысль была настолько крамольной и провокационной, что высказывать ее вслух Павел не решался.