Хелег Харт - Необратимые искажения

– Чудно, – сказал Гвин и пошагал в указанном направлении. – Спасибо.

– Что, не передохнёшь даже, не перекусишь? – окликнул его чистильщик через несколько шагов. – Стемнеет ведь скоро. Заплутаешь в темноте!

– Не заплутаю. Будь здоров, Валлис!

Старик помолчал и со смятением в голосе крикнул кантернцу в спину:

– Тебе точно помощь не нужна?

Гвин закатил глаза и обернулся.

– Ты уже помог, Валлис! – крикнул он и махнул рукой. – Иди домой! А то вернёшься к остывшему ужину.

Последнее он сказал уже вполголоса, снова повернувшись к чистильщику спиной. Обострённым чутьём Гвин улавливал, что Валлис стоит и в растерянности смотрит ему вслед с каким-то не то сожалением, не то грустью. Старик, небось, решил, что заезжий молодчик решил покончить с собой. Ну что ж, не он первый так думает. У Гвина нет времени притворяться обычным человеком, который боится темноты, холода и смерти. Когда не так хочется есть , это даже весело, но сейчас…

Обернувшись ещё раз спустя пару минут, Валлиса на возвышенности Гвин уже не увидел. И снова вздохнул с облегчением. Ему было спокойнее, когда никто не мешал утолять Голод. Даже не потому, что кантернец опасался проблем со стороны чистильщиков, которые запросто могли записать его в выродки и объявить охоту. Просто Гвин не любил без необходимости показывать кому бы то ни было свою мрачную сторону. Эти взгляды, в которых только страх и омерзение… К ним можно привыкнуть, но приятнее они от этого не становятся.

Словно почуяв, что скрываться больше не нужно, Тварь начала проситься наружу. Она изнывала от Голода, её словно не торопясь жарили на сковороде с кипящим маслом, и поэтому она стремилась как можно скорее превратить тело Гвина в смертельное оружие, чтобы сподручнее было охотиться: зачесался шрам на груди, начали гореть лицо и пальцы, заныла нижняя челюсть. Всё это было неприятно, но пока ещё терпимо. И чтобы поменьше думать о Голоде, Гвин решил подумать о чём-то ещё.

Например, что Валлис был не так уж не прав, говоря, что мир стал другим. Так говорили многие, главным образом старики, которые захватили предыдущую эпоху. И хотя Валлис родился через пару лет после Великого Света, даже он заметил изменения.

Пятьдесят восемь лет назад, когда по Нириону бродили орды выродков, и сама природа сходила с ума, небеса вдруг вспыхнули, превратив ночь в нестерпимо яркий день. Нет, Гвин не видел – он родился позже – но эту историю знали все без исключения, потому что с неё начался новый отсчёт. Именно тогда, если верить старожилам, всё сдвинулось. Долгое время никто не замечал изменений, потому что сначала все были заняты кровавой войной с выродками, а после победы – восстановлением городов и оплакиванием павших. Но спустя пару десятилетий жизнь снова вошла в обычное русло. И тут вдруг тысячи мелочей, которые раньше не бросались в глаза, выплыли на поверхность.

Гвин был всегда в дороге, а потому наслушался и навидался всякого. Ему уже давно были не в диковинку самые разные чудовища и небылицы. Вот только чистильщики болтали, что раньше, например, не было такого понятия, как «сильная химера». И не было божеств помимо тех, которым поклонялись в церквях. И не было немагов – только обычные чародеи, которые имели большое влияние, а не прятались по углам, как сейчас. Зато якобы существовали так называемые элементали, которые теперь все куда-то подевались. Охотники говорят, что многие животные и птицы ушли с насиженных мест и переселились в другие. Моряки жаловались, что сезоны штормов сдвинулись почти на месяц, да и многие течения изменили направление. Одна старуха на эту тему изрекла: «Боги веселятся, людишки хоронятся», и на взгляд Гвина попала прямо в точку.

Складывалось впечатление, что у всех послевеликосветных странностей один корень, но Гвину как-то было не досуг копаться в людских пересудах. Мало ли кому чего показалось? Все эти россказни путешествуют по миру как зараза. Один услышал, десятеро повторят; сегодня скажут – икнул, завтра – обгадился. Верить можно только тому, что сам наблюдаешь, а Гвин наблюдал за миром в основном в разрезе своего Голода. И он знал, что пища как минимум делится на вкусную и невкусную. Люди и зверьё – что сырая капуста: съедобно, но толком не наешься. Обычные химеры и мутанты уже интереснее, но их тоже надолго не хватает, дней на пять-семь в лучшем случае. А вот сильная химера или, например, тролль, умеющий делиться надвое, которого в прошлом месяце Гвин прикончил – ну чистый деликатес. По какой-то причине чем необычнее выродок, тем лучше от него насыщение, и это кантернец уже давно заметил.

Гвин спустился в лог между склонов и теперь брёл к темнеющему впереди спуску в Острый Серп.

– Это что же получается, – продолжил он размышления вслух. – По идее, можно этим воспользоваться. По идее. Если выяснить, откуда берутся все эти необычности, вдруг… получится? Вдруг-вдруг-вдруг… Да только как именно? Ну узнаю я это. Неужто начну сам сильных химер клепать? Нет, тут чародей нужен. Человек разбирающийся. Да. Да… Только я их терпеть не могу. Ну да ладно, предположим, наступлю себе на горло… И что? Где взять такого чародея, который и не испугается, и помочь согласится? Где? Ну, где? Да у лешего в бороде! Гадство, а какая хорошая идея была… Придумать, как не тратить время на всю эту охоту и всегда быть сытым. М-м-мечта, а не жизнь!..

Тут Гвина снова скрутил приступ Голода, и пришлось стиснуть челюсти, чтобы не зареветь на всю округу диким зверем. Впрочем, он сам бы этого крика толком не услышал – потому что мир бы перекричал, перекрыл его, сделавшись громче и ярче стократ. Каждый раз в таком приступе Гвин превращался в одну большую болевую точку, на которую Нирион падал всем своим весом. И вести сторонние рассуждения после такого уже не очень-то получалось.

К счастью, уже и не надо было. Гвин дошёл до спуска в ущелье и дальше побежал.

Чутьё подсказывало: впереди что-то есть. Ещё непонятно что именно, но что-то особенное, выпуклое, выделяющееся на общем фоне. Гвин напрягся, пытаясь различить больше деталей, но только сбился с шага, споткнулся о спрятавшийся под снегом камень и полетел кубарем по крутому склону. Сначала он юзом ехал по накатанной дорожке оползня, а когда она кончилась, кантернца как куклу стало бить о лежащие на спуске булыжники. Гвин сначала пытался остановиться, но потом решил, что так спустится быстрее и просто сгруппировался. Боль падения не пугала его ни капли – она ничто по сравнению с болью, сочащейся из Бездны.

Внизу Гвина ждал гостеприимный сугроб. Будь на месте кантернца тот же Валлис, он бы после такого спуска костей не собрал, а Гвин просто вправил рывком выбитое плечо и пошёл себе дальше.