Сергей Еримия - Где-то в Панамском заливе. Часть II

Неравный бой: человек против стихии

Притаившееся за неторопливо разрастающимся облаком солнце лениво опустилось за горизонт. Пламенеющее зарево заката померкло. На небосклоне разом, будто кто включил, зажглись холодные звезды. Подмигивали они, не иначе как пытались подбодрить, поднять настроение нам, измученным путникам. Зря старались, ничего у них не получалось, во всяком случае меня они не радовали. Ночное небо, живое и бездонное, контрастное полотно, созданное самой природой, величайшим живописцем всех времен, явление, которое всегда успокаивало и добавляло уверенности, теперь лишь угнетало. Давило оно, без устали напоминая о том, что я всего лишь пылинка, атом в бесконечной вселенной.

Думаю, это оттого, что далеко я от дома. Не наши здесь звезды, созвездия чужие…

Как-то незаметно вечер сдался под напором ночи. Время шло, неслышными шагами подкрадывалась полночь, пора, которой многие поколения приписывали чуть не мистические свойства. Да вот и она! Подсвеченные блеклым химическим светом стрелки моих наручных часов сошлись на отметке «двенадцать», замерли на долю мгновения и вновь начали расходиться.

Тревога, разбуженная «прогнозом погоды» от Карлоса, постепенно угасала, таяла на фоне удивительного спокойствия и убаюкивающей безмятежности. Ничего не менялось, ничто не предвещало беды, напротив, природа успокаивала, нежила, напевая чуть различимую в звенящем безмолвии колыбельную.

Тишина, покой и умиротворение. Редкое состояние для океана.

Плот с измученными путешественниками неторопливо плыл куда-то в темноту и неизвестность. Ни огонька на нем, ни звука, ни движения. Не думаю, что мои товарищи спали, вряд ли. Просто мы дошли до того состояния, когда сознание большую часть времени пребывает в прострации, организм вынужденно переходит в режим тотальной экономии ресурсов, когда для того, чтобы сказать хоть слово нужно превозмочь, перебороть себя. К тому же сила для этого нужна особая…

Я устроился на корме, сел, оперся спиной о П-образную конструкцию, между вертикальными стойками которой ходило рулевое весло. Само ходило, вода ним играла, давненько к самодельному нашему рулю не прикасалась рука человека, да дня три, никак не меньше.

Глядя на место моей, так сказать, дислокации можно подумать, что я был на посту. Вахта, все такое, но нет, просто упал туда, где нашлось свободное место. А на счет дежурств и всяких там наблюдений так мы их забросили уже на следующий день после того, как вспаханное взрывами и пылающее огнями пожаров побережье растворилось в ночной темноте. Какой смысл выставлять часового! Допустим, случится что-то, не знаю, Рамиро с приятелями нас выследят и нагонят, что тогда? Стрелять из автомата по кораблю вооруженных до зубов головорезов? Так это же разновидность самоубийства! Не говоря уже о том, чтобы сопротивляться береговой охране какой бы она ни была.

Повеяло прохладой. Удивительно приятное и крайне редкое в условиях околоэкваториального ада явление. Пусть это была еще не перемена, но уже сигнал, стимул действовать, ведь ясно же, что что-то меняется, надо только понять что именно!

С огромным трудом удалось приподняться. Я вцепился пальцами обеих рук в верхнее бревнышко конструкции, что секунду назад служила мне подушкой, огляделся. Не увидел ровным счетом ничего. Запрокинул голову, отчего чуть было не упал, посмотрел на небо. Там также густая тьма. Она, насыщенная и непроглядная пробудила надежу. Это же просто отлично! Темно, облака, возможно, будет дождь, а он вода…

– Вода, нам нужно собрать воду, как можно больше воды… – прохрипел я и, переминаясь с ноги на ногу, повернулся спиной к корме. Где-то ближе к условному носу невидимая в темноте должна быть мачта. – Парус… растянуть парус и собрать воду…

Выпускать надежную опору было страшновато, но без этого никак. Решился. Ступил шаг, за ним еще один. Покачиваясь, двигаясь на не сгибающихся конечностях, будто персонаж фильма ужасов с изрядно затасканным сюжетом, побрел вперед, к мачте и полотнищу что на ней болталось. По пути споткнулся о лежащее на палубе тело. Попытался подпрыгнуть. «Кажется, там лежал наш юный друг…» – мелькнула мысль, похоже, разумная.

Каким-то чудом умудрился устоять. Краем глаза уловил движение. Да, это Педро. Паренек сразу понял, что я не просто так слоняюсь в темноте по палубе и быстро вскочил на ноги. У мачты он нагнал меня. Коснулся плеча, что-то пробормотал. Нет, дружище, я и с нормальной артикуляцией не очень тебя понимаю, что говорит о хрипах, что вылетают из пересохшего горла.

– Lluvia… la vela, – не менее невнятно пробормотал я, сам с трудом различая отдельные звуки. – La vela 1 1 Дождь… парус… парус (исп.). …

Странное дело, но парень меня понял. Он обхватил руками мачту – установленное вертикально бревнышко с перекладиной наверху. Повис на ней. Принялся шарить ногой в темноте, пытаясь нащупать опору. Таковой должен был стать колышек, нижняя «ступенька», коротенькой «лестницы», которую предусмотрительно изготовил Алексей Николаевич.

Поднять ногу всего лишь на метр у паренька не получалось. Увы, человеку, измученному многодневным переходом без воды и практически без еды такую высоту не одолеть. Я упал на колени, стал на четвереньки, предлагая воспользоваться собой в качестве подставки.

Помогло, но не очень. Педро повис на мачте не в силах продвинуться дальше. Я снова поднялся, схватил его за ногу и попытался подтолкнуть. Тут-таки ко мне подключился Карлос. Не думаю, чтобы он в темноте видел как кошка, но мгла явно была для него не столь густой и непроглядной, как для меня. Вряд ли он понимал, что мы делаем, но изо всех сил старался быть полезным. Уже вдвоем мы вытолкали паренька на верхушку. Тот обхватил рею обеими руками, повис на ней и начал развязывать узлы зубами, рискуя в любой момент свалиться вниз.

Все. Пересохшее полотнище зашуршало и плавно опустилось на палубу, вслед за ним по бревну съехал и измученный паренек. Он тяжело выдохнул, что-то неразборчиво пробормотал и отполз на корму.

Серия ярких искр осветила плот и пространство вокруг него. Карлос высекал искры из своего браслета. Благодаря ним я увидел панамца с горящим взглядом. Рядом с ним стоял удивительно спокойный Алексей Николаевич, чуть в стороне Розалинда, которая исхудала настолько, что казалось, на лице остались одни лишь глаза…

Несколько несмелых капель упали с небес. Они стали вестниками перемен и символом надежды. Мы тут-таки воспрянули духом. Объяснять, что я задумал, уже не требовалось, не помешала даже прожорливая мгла, что упорно поглощала отблески ярких вспышек. Каждый схватил угол прямоугольного полотнища, мы разошлись в разные стороны, натянули. Педро нащупал расколотую канистру, отогнул верхнюю ее часть, сломал, превратив обломки в довольно-таки приличное ведро. Подполз к натянутому парусу, слегка оттянул его средину, задавая направление живительной влаге. Застыл. Теперь дело за природой.