Дана Арнаутова - Хранитель равновесия. Темные игры

– Даже не думай об этом, парень, – решительно произнес ненавистный голос, и еще сильнее запахло кофе.

Глиняная чашка оказалась у самых его губ, и Фарис почти против воли сделал глоток густой горьковатой жидкости, как раз в меру горячей, благоухающей дорогими приправами. А потом, сообразив, что именно сказал чужак, едва не захлебнулся следующим глотком.

– Да не читаю я твоих мыслей, успокойся. – Теперь в голосе слышалась явная насмешка. – Вполне хватает обычного житейского опыта, чтобы понять, что у тебя на уме. Только знаешь ли, Фарис, для тебя сейчас смерть – слишком большая роскошь. Твои спутники мертвы, а ты – нет, следовательно, что-то или кто-то пощадил тебя. Непонятно кто и неизвестно зачем… Тебе самому разве не интересно?

Вожделенная дверь была совершенно недостижима, так что Фарис лежал, стараясь не вслушиваться, но голос, мягкий, как шкурка новорожденного ягненка, завораживал, словно сам втекая в уши.

– Я уверен, что ты не виноват в том, за что тебя приговорили к смерти. И если бы ваши старейшины дали себе труд немножко поразмыслить, они бы сами это поняли. Но почему-то они не хотят видеть того, что бросается в глаза, и это весьма-таки странно…

«Не виноват?» У Фариса перехватило дыхание, он медленно, с усилием разогнулся и взглянул на осмелившегося сказать это.

– Конечно, ты ни при чем, – подтвердил человек, сидящий на полу рядом с ним.

Впервые Фарис был к нему так близко и рассматривал внимательно. У чужестранца было молодое лицо с четкими, но непривычными для Нисталя чертами. Темные, как ночное небо, глаза и ровные, словно выписанные кистью брови…. Прямой нос, чуть припухшие губы. Гладкая белая кожа на вид нежнее, чем у юной девушки, и овал лица, словно на рисунке в старой книге, что показывал ему как-то дядя Нафаль.…

Слишком красивое лицо для мужчины, несмотря на странность, и Фарис мгновенно понял, почему Камаль ир-Фейси вечерами пропадал в саду у лекаря, никогда не жалуясь на здоровье. Слишком красивый и слишком юный, если бы только не глаза, совершенно непроницаемые, манящие, как тьма обрыва ночью. Впервые Фарис почувствовал, что кто-то может заставить его опустить взгляд. Но целитель даже смотрел мягко, потом улыбнулся теплой открытой улыбкой и продолжил:

– Чтобы сбежать, бросив товарищей, а потом придумать в оправдание полнейшую небылицу, нужно быть не только трусом и подлецом, но еще и совершенным дураком. А это явно не про тебя. Думать ты умеешь весьма изобретательно, если вспомнить все твои шутки. Значит, у Девичьего родника случилось нечто иное, странное и страшное. У меня вряд ли получится в ближайшее время убедить в этом старейшин Совета. Но когда никто тебе не верит, а ты действительно не виноват, очень полезно знать, что кто-то все-таки в тебе не сомневается. Между прочим, твой кофе стынет.

Фарис удивленно глянул на чашку, неизвестно когда оказавшуюся у него в руках. Последние сутки обернулись невыносимо жутким дурным сном, от которого он никак не мог проснуться. И вот некто произнес те самые волшебные слова, способные его разбудить. Кто-то верит, что Фарис не трус и не предатель. Верит, что у Девичьего родника не было никакого шального отряда степняков, и Фарис ир-Джейхан не бежал, спасая свою шкуру. «Я верю, что ты не виноват». Что может сравниться с этими простыми словами, растопившими ледяной комок, в который превратилось его сердце?

Целитель, уютно устроившийся на низенькой скамеечке у очага, с легкой улыбкой наблюдал, как старательно Фарис отводит глаза, в которые, конечно, просто попал дым. Наконец, проморгавшись, он поднял голову и посмотрел на чужестранца.

– Ты сказал, что я тебе нужен, почтенный Раэн…

– То, что случилось однажды, может случиться и в другой раз, – уронил тот. – Я не знаю, как погибли твои спутники, но не хочу, чтобы кто-нибудь разделил их судьбу. Ты не знаешь, почему остался жив, но причина была, и, может быть, вдвоем мы сможем ее отыскать. А тогда старейшинам Нисталя придется признать, что их приговор был несправедлив. И будет гораздо лучше, если к этому времени ты все еще останешься жив.

– Я не надену ошейник ашара! – выпалил Фарис, вдруг поняв, что чувствует загнанный олень перед стаей собак.

– А тебя никто и не просит, – пожал плечами чужестранец. – Если ты не виноват, в наказании нет ни смысла, ни справедливости. Конечно, тебе придется пожить здесь, и не стоит рассчитывать на доброе отношение жителей Нисталя, но я – дело другое. Можешь считать себя гостем, Фарис ир-Джейхан. И, кстати, зови меня просто Раэн, если тебя это не затруднит. Не такой уж я почтенный, спроси кого угодно.

Сверкнув улыбкой, он поднялся и поставил свою чашку на стол.

– Между прочим, ты так и собираешься спать у огня? Возьми одеяло и перебирайся на постель, а твоя одежда пока просохнет.

Выйдя в другую комнату, целитель вернулся с толстым покрывалом и длинной шерстяной курткой, которую ловко свернул в подобие подушки и уложил на пол там, где только что лежал Фарис.

– Что ты делаешь? – осторожно поинтересовался Фарис, сидя на краю дивана и кутаясь в одеяло.

Никогда прежде его не смущала собственная нагота, если рядом случалось оказаться кому-то из мужчин. С чего бы? Но как бы ни был учтив и на словах великодушен его… хозяин, в голову лезло всякое. Ну не зря же сюда каждый день бегал Камаль, верно? Фариса самого мутило от этих мыслей, но одно он знал точно. Ашара не человек, и с ним позволено все.

– Устраиваюсь на ночь, – объяснил Раэн. – Я тебя, конечно, подлечил, но теперь тебе нужно выспаться в тепле и покое, а для двоих здесь тесновато. Вдруг я неудачно повернусь во сне, а ты решишь, что я посягаю на твою невинность?

Он усмехнулся, покосившись на Фариса, который залился краской от такого точного попадания в цель.

– Не решу, – процедил Фарис сквозь зубы. – Можем лечь вместе, и ворочайся сколько угодно. Я же не Камаль…

– Я тоже, – вкрадчиво сообщил целитель. – Уж поверь, Камаль ир-Фейси по сравнению со мной – невинное дитя. Но если ты сам предлагаешь…

Он взглянул на покрасневшего Фариса и расхохотался. Сообразив, что над ним просто потешаются, Фарис вспыхнул злостью и внезапно почувствовал себя окончательно живым и согревшимся. А потом, встретившись глазами с улыбающимся Раэном, понял, что как раз этого и добивался странный чужеземец с лицом его сверстника, но глазами и голосом без возраста. А еще через мгновение это и вовсе перестало его волновать, потому что усталость навалилась тяжелым сладким теплом, и все вокруг закружилось в призрачном танце теней.

– Значит, тебя зовут Халид?

Зеринге молча склонил голову, стоя на коленях и удивляясь, до чего же благодатнейший ир-Шамси не похож на почтенного старца, которого он ожидал увидеть. В представлении Халида такой важный человек, да еще и жрец, должен был ходить чинно, смотреть важно, а если уж о чем-то говорить, то изрекать одни только мудрости. И, конечно, верховный предстоятель должен быть украшен сединами, а взгляд иметь лучистый и умиротворенный…