Гэвин Лайл - Изнанка неба

Еще два субъекта в длинных, белых одеяниях с тюрбанами на головах энергично отмеряли шаги в нашу сторону. Наконец, они приветствовали своего босса и, не обращая на меня никакого внимания, пустились в долгие объяснения на своем языке. Он молча слушал, кивая головой, а затем вернул их обратно.

Хозяин каравана пристально смерил меня взглядом и отдал какой-то приказ.

От сильного удара по голове у меня буквально посыпались искры из глаз, и я упал ничком на каменистую землю внутреннего дворика. А когда мне удалось приподнять голову и немного прийти в себя, то я увидел ухмыляющиеся рожи лейтенантов с ружьями наперевес.

– Похоже, ты хотел меня одурачить, – сказал хозяин каравана, вставая. – Мы поговорим с тобой в другой обстановке.

Два типа в бурнусах приподняли меня и поволокли по дороге. Мои ноги не успевали помочь им в столь праведном деле, тем более, что мои мозги буквально колыхались в черепной коробке.

Наше путешествие закончилось в полицейском участке. Правда нам пришлось изрядно подождать, пока его слугам удалось разбудить полисмена. Наконец его озабоченная физиономия появилась у входа и без всяких объяснений меня затолкали внутрь.

Большую часть здания занимало помещение с грубо сколоченным столом и скамейкой в дальнем углу. Остальную часть мебели составлял шкаф и пара стульев. Но кроме этого в этой комнате была еще одна занятная вещица, о которой умолчал Юсуф.

На скамейке, поблескивая серебристыми панелями, стоял коротковолновый радиопередатчик. С его помощью можно было не только получить весточку от Юсуфа, но и связаться с пингвинами на южном полюсе.

Кто-то зажег подвешенную к потолку керосиновую лампу и постелил для хозяина довольно приличный ковер, а мне пришлось устроиться на бетонном полу.

Он неторопливо уселся на дальнем краю ковра, а его приспешники сгрудились у него за спиной. Внешне все это очень смахивало на военный трибунал.

От этой картины у меня неожиданно вырвался нервный смешок. Очевидно от этого удара у меня немного помутилось в голове. Керосинка горела с тихим шипением и от ее желтоватого света тени казались почти черными. Я попытался прислониться к жесткой стене, но тут же отстранился, почувствовав боль во всем теле. Вряд ли в эту минуту мне удалось бы найти удобное положение для своего саднящего тела, к тому же резкое движение отозвалось резкой болью в моем желудке.

Я закрыл глаза и попытался сосредоточиться. Мой противник оказался далеко не глупым человеком.

– Что ты сделал с моим грузом? – мрачно спросил он.

– Я только привез его тебе, – мой голос звучал глухо, будто слова застревали в моей глотке.

– Зачем ты открывал его?

– Ничего я не открывал, – солгал я.

– Кто снял проволоку и таможенные пломбы?

– Это сделали при досмотре в Триполи.

– Зачем ты бросил там Юсуфа и своего напарника?

Этот ответ надо было тщательно взвесить. Свет от керосиновой лампы слепил мне глаза, но когда я их закрыл, он стал еще ярче, и мне никак не удавалось сосредоточиться.

– Я оставил своего второго пилота, потому что не хотел втягивать его в это дело. Он никогда не имел дело с контрабандой оружия. А Юсуфа не стал брать из-за того, что он угрожал мне во время полета. Никому не позволено угрожать мне пистолетом в моем самолете.

Ну вот и все. Я произнес сбивчивую речь и с ухмылкой стал смотреть на свои вытянутые ноги. Голос на другом конце комнаты снова заговорил, но мне не удалось понять, о чем меня спрашивают. Я мог повторить каждое его слово, но их смысл ускользал от меня. Речь хозяина каравана стала неразборчивой и напоминала монотонное гудение.

– В ящиках было не только оружие. Где эта вещь? Куда ты спрятал ее?

Я постарался выжать из себя улыбку, чтобы показать, как я стараюсь быть полезным и хочу ответить на его вопросы. Но моя голова упала на грудь и тело завалилось на бок. В этот момент я почувствовал удивительное облегчение, потом была резкая боль от падения и, наконец, свет померк у меня перед глазами.

Я попал в аварию.

Но почему? Должно быть при взлете заглох двигатель. Я слишком хороший пилот, и все остальное мне нипочем.

Послышалось глухое потрескивание. Пожар! У меня ведь были полные баки горючего.

Я постарался приподнять голову, и это движение болью отозвалось во всем теле. Но в этот момент ко мне вернулось сознание, и я понял, что моя "Дакота" здесь не при чем. Тогда почему все горит. Мои руки шарили по жесткому бетонному полу, словно пытались ухватиться за рычаги управления, которых не было.

Мне даже потребовалось некоторое время, прежде чем я смог подтянуть к себе руку, очень осторожно приподняться на локте и присмотреться к своему каземату.

Это было квадратное помещение со стороной около восьми футов и семи футов в высоту. Как я уже заметил раньше, стены были выложены из необожженого кирпича. В одной из них было небольшое зарешеченное отверстие, через которое пробивался свет. Напротив этой стены была массивная деревянная дверь с глазком. Самое интересное, что с моей стороны у нее не было ни замков, ни ручек.

Я лежал на грубом, бетонном полу местной тюрьмы при полицейском участке.

Прошло еще немного времени и мне удалось сесть, прислонившись к стене. При этом нужно было проявить особую осторожность и не коснуться ее саднившим затылком.

В ушах стоял гул как от пролетавшего самолета, во рту пересохло и мне казалось, что распухший язык скоро не сможет в нем поместиться.

Кроме меня в этой камере помещался коврик размером и толщиной с банное полотенце, да и глиняный кувшин. Я подполз к кувшину, смочил водой лицо и голову, а потом прополоскал рот. Пить я не стал. Постепенно головная боль утихла и появилась возможность оценить мое положение. С моим желудком было что-то не в порядке и ночью меня стошнило прямо на рубашку.

Стрелки на наручных часах показывали одиннадцать часов, а пробивающийся сквозь решетку свет говорил о наступлении следующего дня. Я пошарил в карманах и обнаружил, что их содержимое никого не заинтересовало, и даже пачка долларов, полученная от Хертера, осталось нетронутой. Я достал сигарету и закурил. Это было большой ошибкой, но это помогло мне сосредоточиться.

Я снова сполоснул рот и сделал глоток. Если эта вода кишела микробами, то я съел их живьем. Еще никогда мне не было так противно.

Время продолжало свой неумолимый бег. В камере было довольно прохладно – толстые стены и отсутствие движения воздуха предохраняли ее от жары. Из соседней комнаты не доносилось ни звука. Это давало возможность заключить, что местный бобби отправился по своим делам. Вряд ли он был счастлив моим появлением в этой камере. Меня схватили за попытку обмануть закоренелых обманщиков, и рано или поздно со мной попытаются расправиться. Даже для привыкшего к легким и грязным деньгам полисмена ситуация была не из приятных.