Римма Харламова - Улисс три тысячи лет спустя. Современный миф

Антиклея, мама Ули, не выдерживает и прерывает страстный показ тренер-сержанта вопросом:

– Сэр, объясните, как именно вы воспитываете настоящих морпехов из этих мальчишек?

– Сейчас покажу. Ну, ты (тренер-сержант повернулся к ближайшему парнишке), ЧЕГО ЛЫБИШЬСЯ?!

– Сэр (изумилась Антиклея), он же совершенно не улыбается! (Парнишка вытянулся по стойке «смирно», не дышал и верноподданно ел глазами сержанта)

– Молчите, мэм, вас не спрашивают. Ну, ты, ЧЕГО ЛЫБИШЬСЯ?! Видите, мэм, он со второго раза все понял. И НЕ ЛЫБИТСЯ! Вот так и воспитываем!

Ули прибежал в тот самый момент, когда тренер-сержант наглядно показывал Пенни, как делать двойной захват и переброс через плечо. Он прервал спонтанную тренировку командой: «Всем на венчание, всем бегом!» и задержался на полсекунды, только чтобы яростно прошипеть тренер-сержанту на ухо: «Ещё раз увижу – убью, пусть потом под трибунал пойду…» Тренер-сержант только усмехнулся: ну, тра-та-та пацан, как таких уберечь…

В маленькой церковке идет венчание. Ули в парадной военной форме (день присяги!), Пенни в белой юбочке и белой футболке, все гости очень нарядные, а священники отец Джон и отец Дэниэл – очень торжественные.

Отец Джон спрашивает: «Улисс Леванидис и Пенелопа Адаму, ваше желание соединиться друг с другом узами супружества добровольно и искренне?»

– Ну да!

Отец Джон: «Будете ли вы хранить верность друг другу в здравии и болезни, в богатстве и бедности, в счастии и в несчастии, пока смерть не разлучит вас?»

– Само собой!

Отец Джон: «Будете ли вы с любовью принимать детей, которых пошлёт вам Бог, и воспитывать их в христианской вере?»

– ДА-А-А!

Ули и Пенни по очереди повторяют за священником слова супружеской клятвы:

– Я, Улисс, беру тебя, Пенелопа, в жены и обещаю хранить верность, любить и уважать тебя во все дни жизни моей.

– Я, Пенелопа, беру тебя, Улисс, в мужья и обещаю хранить верность, любить и уважать тебя во все дни жизни моей.

Отец Джон заканчивает короткую церемонию: «Что Бог сочетал, того человек да не разлучает. И заключённый вами супружеский союз я подтверждаю и благословляю во имя Отца, и Сына, и Святого Духа. Аминь».

Словно по команде, родственники и друзья подносят к глазам бумажные салфетки, в огромном количестве стоящие в картонных коробочках на церковных скамьях. Тихо. Торжественно…

Вдруг верный Фео настороженно поднимает одно ухо и, негромко рыча, поворачивается к восточному приделу…

И в это мгновение в открытое восточное окно церкви влетает граната.

В наступившей мёртвой тишине она крутится на светлом паркетном полу и ужасающе громко шипит и потрескивает, словно рассерженная гремучая змея.

Ули с рёвом «Ложись!» схватил гранату и мощным броском отправил ее в противоположное окно, выходящее на пустошь и болота. Взрыв раздался ещё в воздухе. Ули же выпрыгнул в восточное окно и помчался к невысокому смуглому курсанту, лежащему лицом вниз на траве, закрыв глаза и заткнув уши, – значит, заранее знал о будущем взрыве?! Ули рывком поднял его и затряс – но не слишком свирепо, не изо всех сил, как-то неуверенно; голова парнишки безвольно моталась из стороны в сторону, но он всё-таки смог выговорить: «Тебе повезло… сегодня… но настанет день…» Ули замер: «Асад, ты о чем? Ты зачем?..» – «Будьте вы прокляты… американцы… кто вас звал на нашу землю… вы всегда, всегда лезете…» – «Асад, ты же здесь родился?! Ты же американец?!» – «Я… всегда… буду убивать вас…» Фео прыгает вокруг и громко лает, хотя видит и чувствует – хозяину ничто и никто уже не грозит…

Подоспевшие двое военных полицейских с трудом оторвали Асада от Ули; щёлкнули замки наручников; машина с зарешёченными окнами отъехала от церкви и скрылась за воротами. Ули не заметил, когда Пенни подошла и крепко взяла его за руку. Юная жена была непривычно молчалива. Они подошли к плацу, где вот-вот должна была начаться церемония присяги, и только перед тем, как отпустить руку Ули, Пенни негромко сказала ему: «На войне убивай сразу, нечего с ними разговоры разговаривать». – «Пенни, я с ним полтора месяца рядом в казарме жил, помогал на полосе препятствий, мы вместе учили текст присяги. Он был мой товарищ, такой же солдат. Я даже не знаю, откуда его родители родом. Вот мои предки из Греции, ну и что?» – «Америка с Грецией не воюет, вот что… Я пошла к гостям, а ты мои слова помни. Нас теперь трое, ты не имеешь права погибнуть».

Гости из Итаки облегченно плакали от умиления, вспоминая трогательные обеты Ули и Пенни («пока смерть не разлучит нас…); плакали во всё время присяги, любуясь славными серьезными мальчишескими лицами; да и весь парад проплакали, вытягивая шеи – а наш-то где? Где Ули-то? Да как где, он же у нас всегда правофланговый, выше всех, на него все остальные равняются!

…До начала настоящей войны, когда Америка присоединилась к войскам международной коалиции (да там войск из других стран почти и не было), оставалось всего несколько месяцев, и эта война оказалась совсем непохожей на тренировки в лагере. Вот только по жидкой вонючей грязи Ули пришлось поползать вдоль и поперек, хотя школьная география утверждала, что в Ираке и Кувейте сплошные пустыни. Что правда, особенно в Кувейте. На многие мили вокруг простирается песчаная пустыня со множеством мелких грызунов (песчанок, тушканчиков, мышей) и мелких пресмыкающихся (разнообразных змей и ящериц), а также мелкой ползающей ядовитой нечисти (пауков, скорпионов, клещей, фаланг и тарантулов). Воды нет, зато нефти – хоть залейся. Но зима там хоть и не холодная, зато идут стеной ливни, а ветер дует так, что струи дождя почти горизонтальны.

Ули недолго расстраивался, что высокий рост и мощное телосложение не дали ему возможности служить в Военно-Воздушных силах или в танковых частях, да и в отсеках подводной лодки Ули никак не умещался, а потому пошёл в наземные войска, то есть попросту в пехоту. Он своими глазами увидел, что именно пехота начинает и заканчивает любые военные действия, входя в населенный пункт после предварительной бомбёжки (артподготовки) и вслед за танками. А в промежутках между населенными пунктами оказалась вся солдатская жизнь на войне: холодно, мокро, горячая еда в лучшем случае (далеко не всегда) один раз в день, постоянное недосыпание, несчётные марш-броски, бесконечные ожидания команды атаковать, редкие атаки и неизбывная тяжесть оружия. Дороги нельзя было назвать дорогами в привычном американском понимании, просто чуть плотнее в этих местах казалась земля (или песок) и проложенные недавно колеи на ней. Боевые машины вязли в грязи, солдаты вытаскивали их, толкали, наваливаясь и поддерживая, а под буксовавшие колеса нечего было подложить – вокруг ни деревьев, ни кустов, ни хвороста, ни веток, только гибкая верблюжья колючка и лёгкая горькая полынь. Ули думал, что будет новые баллады сочинять, но мысли (если вообще в голове его остались хоть какие-то мысли) фокусировались на ближайших и жизненно необходимых задачах. В самые тяжёлые моменты он часто с запоздалой благодарностью вспоминал крикливого злобного матерщинника – тренер-сержанта: многое Ули делал (после суровой подготовки в тренировочном лагере) автоматически, а потому наилучшим образом. Природное здоровье, сила и спортивные навыки тоже помогали. Но не было надобности обычному пехотинцу в особых умениях, уме или хитрости.