Надежда Нелидова - Жиличка

Из третьего мешка обильно растряс по Земле разные религии и церкви. Пускай люди тычутся, как слепые кутята, рвут на груди рубаху, чей бог самый правильный, самый настоящий.

Чего там, современные дьяволы даже высокие технологии освоили. Да хоть взять мобильную связь. Страна одна, единая, небо над ней одно, невидимые радиоволны пронизывает воздух. Так ведь и воздух ухитрились ломтями разломать.

У Раисы МТС, у двоюродной сестры Елизаветы из райцентра «Билайн». Дружные, не разлей вода, сестрички как-то принялись подсчитывать, кто больше тратит на переговоры. Слово за слово – разругались в прах. И через смс-ки друг друга облаяли, и в чёрный список навечно внесли, и мужьям и детям наказали: чтоб на похороны не пускать.

Смех и грех. Прямо «Как поссорились Раиса Ивановна с Елизаветой Никифоровной».

И только музыка… И только музыка была от бога. Конечно, если иметь в виду не барабан людоедского племени Мумбо-юмбо, и не Натали с её «О боже, какой мужчина».

Музыке не надо никакого толмача, каждого без слов проймёт до сердца. Маленькая пианистка казалась пришелицей, будто её родила не живая женщина, не тёплая, пахнущая морковью чёрная земля. Однажды жиличка прошла близко к Мирону, не замечая его.

– Как вы не понимаете? – с отчаянием говорила она кому-то в телефон. – Да ведь это так же бестактно и цинично, как… Как на еврейском празднике исполнить «Маленький цветок».

Мирон ничего не понял. При чём еврейский праздник, какой такой «Маленький цветок»?

Раиса, как дурная кобыла, всхрапывая, неслась по кочкам. Кнутом бы вытянуть по широкому крупу взбесившуюся бабу – да Мирон в жизни её пальцем не тронул. Мудрая-то жена сор из избы не вынесет, ничего такого о мужике не только не расскажет, а, напротив, спрячет глубже. Тем более, и не было ничего «такого», одна глупая игра воображения в Раисином мозгу.

На улицах в кучке соседок она кивала на свой дом:

– Мой-то… Гляди, внуки растут – а он за этой… Трётся, зыркает. Было бы на что. Страшна как смерть. Собака – и та на кости не бросается.

Хитрые соседки, злокачественные сплетницы, в лицо сочувствовали, качали головами, возмущались, ловко вытягивали из Раисы подозрения. А за спиной сорочьи стрекотали, смеялись над ней же.

Мирон, в знак протеста, пробовал пить. Но, как говорится, хватало, чтоб растревожиться, но не хватало, чтобы успокоиться.

А ведь по жизни Раиса была совсем не дура. В далёкой молодости она глянулась Мирону женской статью (на голову его выше), весёлым нравом, матрёшкиной чернобровостью, пышущим румянцем.

До сих пор помнит: ехал на работу в маршрутном автобусе. Хмарь, глаза бы никого не видели. Сентябрьские мутные потоки льют по окошкам, от пассажиров воняет мокрой псиной. Все в салоне нахохлившиеся, понурые, качаются сырыми тряпочками под поручнями.

А на одной остановке дверь распахивается и смело лезет блестящий от дождя, огромный, нестерпимо яркий и полосатый, как пляжный зонт. А за ним деваха: крупная, круглая, крепкая, в плаще «болонья». И никак тот зонт не желает складываться, что страшно смешит пассажирку. Прямо солнышко в автобус вкатилось. Крикнула:

– Эй, чего такие дохлые? Хоть бы кто обсушил, обогрел, – и ткнула в бок Мирона – он оказался ближе всех.

Тут же несколько мужчин выразило большое желание согреть красавицу – да Мирон первым очухался, шутя охватил смеющуюся соседку за талию. Талия была богатая – руки не хватило. Никому не отдам! И не отдал.

Что она в нём нашла – удивительно. Такая ведь только подмигни – любой зажмурившись пойдёт. А ей только Миронушка нужен.

И правильно: зажмурившийся-то молодец глаза утром продёрёт, в штаны впрыгнет – и дёру, чтоб не захомутали. А у Мирона серьёзные намерения: штамп в паспорте, свадьба в районной столовке, гладкое золотое кольцо. Хотите верьте, хотите нет – тогда государство обручальные кольца молодожёнам выдавало бесплатно. Холостяцкая квартирка своя, от ЖЭКа – он сантехником работал.

Жестоко страдающий с похмелья бригадир каждое утро хмуро инструктировал: «Носки у всех точно не дырявые? Чистые, постиранные? Смотрите мне. А то хозяйки жалуются: квартиру после вас не выветришь. И чтобы мне выражаться культурно. За мат буду лишать премиальных».

Чистить трубы в прежнее время было легче. Тогда квартиросъёмщик ещё не был сильно грамотен, не знал про жир-убийцу и холестериновые бляшки. Это нынче хозяйки вычерпывают шумовками жир, сливают первый наваристый бульон – и всё куда? В канализацию! Сало, крупитчатая шуга забивает трубы – сантехник замучается чистить.

Вот говорите: сантехник. А это ещё посмотреть, кто важнее: простой сантехник-водопроводчик или начальник? Мирон в отпуск выйдет – его десять раз разыщут, вызовут на аварийные ситуации, оплатят такси. «Миронушка, выручи, без тебя как без рук!».

А начальник по полгода прохлаждается на курортах и липовых больничных – его и в глаза забудут, как выглядит. Пузатый ноль без палочки, пшик – вот и весь начальник.

Сантехник нигде не пропадёт: при любом строе, хоть при коммунистах, хоть при буржуях, жильцы будут выделять дерьмо – выражаясь культурно, продукты жизнедеятельности.

А вот жену в перестройку сократили, она работала поварихой в саду. Садики тогда пустели и проваливались в демографические воронки один за другим. Сунулась в рестораны, кафе – общепитовские и развлекательные точки – тоже едва держались на плаву. Тёмные улицы были пусты и опасны, народ сидел по домам за решётками и крепкими засовами, уткнувшись в «Дикую Розу».

Ну, да Раиса тоже не из таковских, кто лапки кверху. Покупала ножки Буша, вымачивала в специях, шпиговала чесноком. Для глянцевого румянца обжаривала в сахаре, в апельсиновой тёртой шкурке.

Утром переминалась у заводской проходной. В руках – лоток, крытый чистым полотенцем. Мало кто из работяг мог устоять перед фольговым рожком, из которого зазывно торчал благоухающий, поджаристый, в прозрачном кружевце из застывшего желеобразного жирка окорочок.

Днём торговля бойко шла в центре: горячая домашняя курятинка пользовалась спросом у офисного люда. Вечером Раиса выходила на перрон к проходящим поездам: тоже рвали из рук.

Так расторговалась – купила сыну и дочери по городской квартире. Сейчас-то лавочку прикрыли. Ешьте, люди добрые, добела вываренную, мертвенную магазинную гриль-птицу!

У жилички умерла собака. Перестала вставать, хотя пила и ела с жадностью. Все дела делала под себя, не успевали менять памперсы, пелёнки и одноразовые матрасики. Хорошо, дело было летом – Раиса бы не потерпела в доме грязи и безобразия.

Районного ветеринара вызывали бессчётное количество раз. Мял голое розовое пузо, выслушивал курчавую седую грудь, делал укол. Лупил с жилички кучу денег. Потом, видно, заговорила совесть. Скорбно склонив голову, сказал, что жадный аппетит и неразборчивость в еде – не более чем угасающий старушечий рефлекс, и надо бы собачку усыпить, чтобы не мучилась.