Марта Кауц - Лето, плавки, рок-н-ролл

И тут мужчина вспомнил об альбоме. Тот остался на столе, нетронутый. К нему не хотелось прикасаться совершенно: в голове тут же всплывало то самое «не смотри», и моментально пропадал весь настрой. Но сейчас скука и любопытство взяли верх. Он сел за стол, нерешительно погладил потрескавшуюся обложку и медленно перевернул её.

Застывший мир тут же пришёл в движение, ждавший этой неотвратимой минуты долгие-долгие годы.

Имя.

***

Когда-то давно, ещё будучи подростком, он поспорил с девочкой на морском берегу, что заплывёт за границу, очерченную полосой буйков. Была поздняя осень, но он плыл. Плыл, чувствуя на коже неприветливо-холодное касание воды, но ночной воздух был гораздо холоднее. Казалось, что даже мозг его сводит судорогой; ещё чуть-чуть – и он пойдёт ко дну, но упрямство и что-то ещё, обжигающе-горячее в груди, тянули его в глубину, дальше, ещё дальше…

Она проиграла пари, и он получил свой поцелуй.

Рыжие волосы, веснушки на плечах.

Нескладная, долговязая и бесконечно тёплая.

Имя, написанное в последней записке, принадлежало ей.

«Видишь пятна? Одинаковые».

Он закивал и, не отпуская фотографию, посмотрел на тыльную сторону ладони.

«Мы так связаны. Ты и я. Навсегда».

Родимое пятно.

Его руки задрожали; кожа покрылась мурашками, словно вновь соприкоснулась с остывающей солью осеннего моря.

Он помнил тепло руки с таким же пятном. Он держал эту руку крепко-крепко, и отпустил лишь раз.

Этого оказалось достаточно.

Она бежит по полю и смеётся, машет ему ладонью с родимым пятном.

Мина.

Война, которая, как он думал, закончилась, на самом деле только начиналась.

Взметнулись рыжие волосы; рассыпались веснушки с её плечей осколками на его груди.

И не было её больше.

Не было детей. Не было внуков.

Не было города с вечным летом и дразняще-близким морем, а за окном уже второй месяц тянулась зима, окутавшая землю чужой страны.

Не было кота. Сердобольная соседка заходила в гости, ставила чайник и каждый раз мыла блюдце, но не решалась убрать его совсем, боясь потревожить покой несчастного, выжившего из ума старика.

Были только альбом, три медали, россыпь шрамов на груди да кусочек родного неба в пустых глазах давно умершего солдата.

***

Пропел дверной звонок, и квартира вмиг наполнилась смехом: приехали дети с внуками, смешными, рыжими, нескладными, но бесконечно тёплыми.

Радио говорит на языке его молодости, голосами тех, кого давно уже нет. На кухне вовсю кипит чайник, и нож бойко стучит о разделочную доску – то хлопочет хозяйка, желая порадовать нежданных гостей. Её волосы, некогда рыжие, наспех подобраны в пучок, а загорелые плечи усыпаны веснушками. У её ног вальяжно гуляет рыжий кот.

В открытое нараспашку окно тёплый летний ветер приносит терпкий запах города, в котором не бывает зимы – запах моря. Он сидит на подоконнике и складывает исписанные листы в самолетики. Она смеётся, называет его мальчишкой, а он и рад. Очерченное буйками море знакомо до дыр, и не надо ему более никаких глубин.

Он набирает полную грудь воздуха и зовёт её по имени, которое звучит как гимн, абсолютное и неопровержимое доказательство.

Он никогда не был на войне.

Сигарета вырвалась из моей нервной хватки.

– Черт! – шёпот в ночи показался змеиным шипением.

Спина дугой – не выпрямиться. Так и сижу, подтянув колени к впавшей груди.

Душно. Душно. Душно.

«Это лето самое жаркое из всех» – подумалось мне.

Наклоняюсь с балкона и вдыхаю полной грудью – воздух плотный, липкий, тягучий – как раз для середины августа и купания в ледяной горной реке.

Духота. Август. Речка.

Как же я могла забыть?

***

– Это лето самое жаркое из всех! – заливисто кричу я ребятам, делаю вид, что всегда такая жизнерадостная. Тихо надеюсь, что мой ровный, разливающийся бронзой загар видно издалека – мальчики плетутся далеко позади.

Разворачиваюсь и бегу обратно к ребятам.

– Я с вами, – коротко поясняю я. Конечно, избегаю идти рядом с ним – вдруг заговорит, а я смогу только проблеять что-нибудь нечленораздельное в ответ. Возле меня, подпрыгивая, почти бежит Веня. Дальше вышагивают близнецы. А у самой обочины, подпинывая камни, идёт Саня. С Саней мы все познакомились только этим летом – бабушка его переехала в нашу деревню пару месяцев назад. Но для нашей компании лето в деревне – обычное дело. Я помню, как близнецы ещё писались в кровать и наутро обвиняли друг друга в случившемся. Теперь же нам по семнадцать – последнее лето вместе.

Может поэтому мы реже друг друга подстёбываем и больше хотим быть рядом? Я бы вообще от ребят не отходила ни на шаг, но появился Саня. Его кучерявый чуб, сережка в левом ухе. Его музыкальный вкус и рюкзак, всегда полный еды. Его нос с горбинкой и темные-тёмные глаза. Его привычка пристально смотреть на собеседника, не отвлекаясь, не отводя взгляда – прямо в душу.

Поэтому это лето я больше провожу с местными девочками, хотя тянет меня к кудрявой темной шевелюре и большим тёплым ладоням. Хотя я не знаю наверняка, тёплые они или нет, но позволяю себе помечтать.

***

Той же ночью мы остаёмся одни на берегу реки далеко от дома – компания давно улеглась в спальные мешки, а я всё боялась уснуть, он-то не спит.

– Давай купаться?

Если скажу «нет», подумает, что трусиха, если соглашусь, рискую замёрзнуть до смерти.

Молча подрываюсь с места, туника светлым пятном приземляется в темноту камней. Он хохочет, попутно стягивая футболку подобно всем мужчинам – хватается на спине у шеи и тянет через голову. Я замираю – нет ничего интимнее, чем наблюдать, как раздевается человек. Этот жест оголения вгоняет меня в краску, поэтому от смущения так же резко бросаюсь в воду.

Обжигает!

Я тут же начинаю стучать зубами. Саня с воплем прыгает вслед за мной.

Мы молча разрезаем воду быстрыми движениями, а иначе унесёт вниз по реке, и наши бабушки выловят хладные трупы в соседнем селе.

– Как ты быстро замёрзла! Хочешь, вылезем?

– Всё в порядке. Освежает. – Я пытаюсь улыбнуться, но губы не слушаются.

– Мама всегда говорила мне: молчи – сойдёшь за умного. У тебя это получается отлично. В смысле не притворяться умной, а молчать, – неожиданно смущается он.

– Не могу принять комплимент. Лучше болтать без умолку, чем тонуть в затянувшейся тишине, – я сильно волнуюсь и не могу одновременно работать руками и языком, поэтому течение резко уносит меня дальше от него. Начинаю паниковать – я никогда не плавала в этом месте, течение сильнее, чем возле деревни. Задеваю ногой большой камень, пытаюсь удержаться на нём – почти получается. Саня хватает меня за руку, подплывает ближе и встаёт рядом со мной. Кажется, я даже могу разглядеть крапинки в его глазах. Но это обман – по факту не видно ничего, кроме силуэтов.