Елена Чернова - Кайсяку для незнакомца

Корэмицу, шестой дан айкидо и пятый – иайдо, он знал лично. На одном из фестивалей боевых искусств они даже встретились на татами. Тогда ей пришлось нелегко. Тамура помнил напряжённую сосредоточенность в её взгляде и движениях… Тем не менее он считал Корэмицу одной из немногих женщин, чья подготовка заслуживает упоминания. Что её может связывать с этой россиянкой – вернее, двумя россиянками? Или они занимаются у неё?

Конечно, Селинова придёт на допрос, если её вызвать. Но для допроса нужен повод. Которого нет. Да и о чем её спрашивать? Уже расспросили обо всём, имевшем отношение к делу. Побеседовать об айкидо? Зачем? Пусть даже она изучает боевые искусства, за пределами Японии всё равно ничему толковому не научат. Тем более женщину. Правда, остаётся непонятным её запредельное спокойствие. Если разобраться, невозможное в таких обстоятельствах. Притворялась? Так притворяться нельзя…

– Скверные новости, Тамура-сан! – бодро отрапортовал Хасидзумэ, входя в комнату. – В центре города прошлой ночью совершены налёты на три ювелирных магазина. Сигнализация блокирована профессионально. Создали помехи на нужных частотах, заменили видеокартинку… В одном из магазинов было два ночных охранника – они убиты выстрелами в голову, предположительно из пистолета с глушителем. Так что на отдых можно не рассчитывать. Полчаса назад пришёл приказ: всё Управление поднимают по тревоге.

– Я рад, – искренне отозвался Тамура, довольный тем, что его отвлекли от бесплодных размышлений. – Может, у нас наконец появится настоящее дело.

– Всё ищешь возможности приложить куда-нибудь свои умения? – тонко улыбнулся Хасидзумэ. – Облавой наверняка будет заниматься Кидотай. Мы попадём в лучшем случае в охранение. Вооружённая банда – не шутки, а там наверняка не один человек замешан. И вообще, сначала надо их найти. Криминальному отделу стоит посочувствовать.

– Да. Харада-сан только неделю назад жаловался на безделье… – усмехнулся Тамура. Значит, теперь криминалистам будет не до кайсяку. И он с чистой совестью может заняться его поисками сам. Если удастся выкроить время.

Стояли поздние сумерки, когда Тамура переступил порог додзё, занимавшего большую часть его дома. Пустой зал был залит призрачным серым светом, лившимся в окна. Солнце давно зашло, но его лучи всё ещё блуждали меж двух зеркал – моря и неба, вечно отражающих друг друга. Казалось, этот таинственный свет пронизывает и тело, смывая суету дня, наполняя сознание чистотой и тишиной.

Отточенным жестом Тамура переложил меч из левой руки в правую и с достоинством поклонился. Он всегда тщательно соблюдал ритуалы, даже наедине с собой. Отчасти именно они стали теми ножнами, которые защищали окружающих – и его самого – от безжалостного клинка его духа. Зная Тамуру как сдержанного человека с идеальным самоконтролем, мало кто догадывался о безумной жажде, сжигавшей его изнутри.

Но сейчас, в одиночестве, он мог не скрывать её. Опустившись на колени напротив камидза, Тамура поднял глаза на свиток, висящий в нише. Когда-то он сам начертал на нём иероглифы. «Путь самурая – это смерть». Короткая фраза из «Хагакурэ» коснулась сердца знакомой ледяной сталью. Все поступки, все устремления он привык выверять по ней. Смерть являлась для него вершиной жизни, твёрдой опорой в бескрайней пустоте мира. Она окрашивала реальность в ослепительно яркие краски, придавала действиям правильность и прямоту, изгоняла наносное. Единственной страстью Тамуры был поединок, столкновение искусства и воли. Чем достойнее противник – тем лучше. Но схватки на татами не удовлетворяли Тамуру до конца. Он желал высшего испытания. Настоящего боя, оставлявшего только два исхода: умереть или выжить.

А пока…

Уважительный, официальный поклон мечу. Ладонь ощущает предвкушающее подрагивание рукояти. Ножны привычно ложатся за пояс, клинок медленно выскальзывает наружу, сияя огненным серебром. Плавный, струящийся поток. Лезвие возносится вверх – изящный изгиб ручья, застывший в металле. Ещё миг – и ручей превращается в молнию.

Тамура исполнял одну ката за другой, от базовых до сложнейших. Взмахи, выпады, повороты. Движения ускорялись, становились свободнее и сильнее, перетекали друг в друга, пока человек и катана не потерялись в ослепительном, грозном вихре. Холодный блеск, рассекающий воздух. Ярость и безмятежность, порыв и стойкость, ясность сознания, боль и сумасшедшее, жестокое счастье. Совершенства можно достичь. Только протяни клинок.

Воин-меч, единое целое, замер в полной, расслабленной неподвижности, способной мгновенно смениться стремительной атакой. Один против себя. Один против неба. Один.

Не ослабляя концентрации, Тамура сделал ещё несколько форм, особо задержавшись на ката «кайсяку». Повторив её несколько раз в разных вариациях, он неожиданно спросил себя: «Я могу срубить голову никак не хуже того неизвестного. Но как бы я поступил, обратись ко мне друг с такой просьбой?» И понял, что не знает ответа. Это его озадачило. Обычно он не колебался в решениях.

Помедлив, Тамура продолжил занятие. Вложив оружие в ножны, он вынес в центр додзё две туго свёрнутые соломенные циновки и несколько бамбуковых палок разной толщины и длины. Поставил одну палку перед собой стоймя – и, прежде чем она успела упасть, выхватил меч и одним ударом расколол её вдоль. Вторую Тамура разрубил поперёк на три почти равные части. Третью – на четыре. Он по-прежнему не зажигал в зале света. Ему вполне хватало восходящей луны.

Покончив с палками, он принялся за циновки, закрепив их вертикально в специальном держателе. Каждый раз лезвие попадало точно на тоненькие полоски, начерченные маркером на рулоне. Но срезы Тамуре не нравились. Солома по краям слегка махрилась, нарушая их идеальную гладкость. Недостаточно точное движение. Ещё взмах, ещё… К середине второй циновки плоскости стали безупречными.

Разум воина окончательно успокоился, став похожим на тихое, прозрачное горное озеро. Не осталось ни мыслей, ни волнений, ни ощущения собственного «я». Только скользящая в бесконечности зеркальная сталь, отражающая мимолётные блики реальности.

Глубокой ночью Тамура завершил тренировку. Тщательно убрал мусор. И вздохнул, покидая додзё. Мир за его пределами всегда казался ему каким-то неправильным. Ненастоящим.

– Домо аригато годзаимасита ! – два десятка фигур в белых кимоно поклонились сэнсею. Ещё поклон – и ученики, сломав строй, встали и направились в раздевалку.

– Серинова-сан, задержитесь, пожалуйста.

– Хай . – Ольга снова опустилась на татами, внимательно глядя в лицо учителю.

Тот какое-то время молчал.

– Вы хорошо тренируетесь, – сказал он наконец. – В сущности, вам больше нечего делать в этой группе.