Владимир Кириллов - Телебайки. Трагикомические истории из жизни съёмочной группы

– У нас тут из Районо будут два представителя, – важно отметила директриса. – Вы их снимите! Они хотят несколько слов сказать на камеру.

– Нет, нет! Чиновников мы снимать не будем, – категорично заявил Андрей. – Только детей и воспитателей. И небольшой синхрон с Вами.

Директриса сменила тему.

– Ой, знаете, что у нас девочки отчебучили! – защебетала она. – Мы Катеньку готовили к выступлению, разучивали с ней стишок, обращение к будущей маме репетировали… А потом решили ей челочку сделать. Четырехлетняя малышка с челкой – это так мило! Так вот, две ее подружки, Света и Нина, тайком взяли ножницы и тоже себе челки обрезали. Они, глупенькие, решили, что их тоже удочерят.

Ольга Петровна рассмеялась.

– Давайте писать интервью, – предложил Петя.

Он внезапно ощутил полынную горечь в горле, подступающую из сердца. И вспомнил о Вадиме: «Сидит себе в машине, музыку слушает… И в ус не дует!»

Покончив с синхроном, съемочная группа, сопровождаемая директором, переместилась в зал, где их уже ждали дети. Петя нервничал. Ему хотелось побыстрей закончить съемку – сократить боль в душе. Он стремительно перемещался по залу, менял точки, выбирал наиболее выигрышные ракурсы. Не щадя себя, крупным планом снимал сиротливые глаза: карие, дымчато-серые, голубые… Эти беспощадно-голодные глаза, жаждущие любви.

Потом было обращение-мольба Кати и Гриши к будущим родителям. И незамысловатый трогательный концерт «на закуску».

После окончания съемки подошел Андрей.

– Петь, приглашают на обед. Как-то неудобно уйти.

– Поехали лучше на канал! Там и пообедаем…

– Ну, как скажешь! Собирайся. Я пойду на улицу, подышу. Кажись, распогодилось. Оператора обступили дети. Они хватались за ножки штатива, пытаясь заглянуть в камеру. Петя поднимал их, невесомых воробушков, одного за другим, и давал посмотреть в видоискатель.

– Ну что, все посмотрели?

Воспитатели стали выводить детей из зала. Рядом оставался один малыш.

– А-а, это ты, Вася! Тоже хочешь посмотреть?

– Нет, не хочу. Я хочу… я, вот тебе… подарок принес…

Вася протянул руку и раскрыл ладонь. На ладони лежал молочный зуб.

– Спасибо, Вася! Это очень ценный для меня подарок! Спасибо…

Помедлив, оператор расстегнул карман, что ближе к сердцу, и достал серебряный образок.

– А это тебе от меня.

Малыш взял в руку иконку.

– Это кто? – задохнулся он. – Это моя мама?

Глазки его засияли.

– Это Божья мама. И твоя тоже! Ты будешь с Ней разговаривать, и Она будет тебя утешать. А еще Она будет исполнять твои добрые желания…

Прощай, Вася!

Съемочная группа возвращалась на канал. Спецкор безучастно и вздыхательно смотрел на мелькающие мимо деревья, время от времени записывая что-то в планшет. На заднем сиденье, запрокинув голову, сидел оператор, смежив ресницы. Но он не спал. Он думал о Васе. В его глазах неотступно стоял, обживая душу, голубоглазый мальчик, пяти лет отроду, ребенок, подаривший ему частичку себя. И эта частичка теперь лежала у Пети в кармане близко к сердцу.

А в то же время, в сиротском доме, грустил одинокий мальчик с серебряным образком в руке. Он стоял, прижавшись лобиком к холодному стеклу, и смотрел вдаль на зимнее солнце. Он искренне верил, что где-то там, в сияющих лучах, находится его счастье.

По дороге на студию Вадим за баранкой был угрюм, на шутки товарищей не реагировал. Съемочная группа возвращалась с очередного редакционного задания – снимали сюжет на сахарном заводе.

– Что приуныл, джигит? Хочешь сказать, что жизнь не сахарная… Лучше вспомни, что у нас в багажнике лежит! – не отставал телеоператор. (В багажнике лежал мешок сахара – презент директора завода).

– Мотор что-то греется. А до канала еще километров тридцать, – вздохнул Вадим.

Он остановил машину и полез под капот. Вернулся мрачный.

– Ёк-макарёк! Весь тосол вытек! Надо бы воды залить…

– Тут вот небольшой хуторок будет по правой стороне. Давай заедем, напоим твоего коня, – предложил спецкор.

Вдали показались приземистые домишки у небольшого озера, поросшего камышом. «Нива» съехала на грунтовую дорогу, раскисшую от прошедшего накануне дождя. Из-под колес полетели наперегонки комья размякшего чернозема.

– Ничего! – успокоил всех Вадим. – Я второй мост подключил. Прорвемся!

Остановились на зеленой лужайке у озера; вышли поразмяться. На бережку стоял сухощавый старик в плащ-палатке, рядом – собака. Она неторопливо подошла к Вадиму, обчуяла его кругом, затем и остальных.

– Эк тебя разбрюхатило! – развел руками спецкор. – Да ты, мать, на сносях!

Следом подоспел хозяин. Он был в легком подпитии; щуря глаза, сканировал логотип на дверце, потом оглядел незнакомцев.

– Хек-хек, – прокашлял старик. – Телевидение к нам пожаловало! Хек-хек. Что стряслось-то?

Андрей улыбнулся:

– Интервью у тебя будем брать, дед! Расскажешь про жизнь свою. Как зовут-то?

– Хек-хек-хек… Харлампием кличут. Хек-хек…

– А собаку как зовут?

– Жулькой зовут.

– Как фамилия?

– У Жульки?

– У Жульки, у Жульки! Вспоминай! Что стал в пень? Давай докашливай что-ли!

– Хек-хек…

Харлампий растерялся; глаза его заволокло, будто он думал на китайском языке.

– Дык какая фамилия? Хек-хек. Что-то я не домекаю. С одноразки не понять.

Линялый его взор вдруг просветлел. Проклюнулась мысль:

– Дык Кусочникова её фамилия! Ведь я Кусочников, значит, и она Кусочникова.

– А отца её как звали?

– Хек-хек… дык от Полкана она. Был у соседа Полкан, он с ейной матерью дружил.

– Получается: Жулия Полкановна Кусочникова. Теперь все ясно! – подытожил Андрей.

Водитеть и оператор больше не могли сдерживать смех. У Вадима даже слеза просеклась:

– Ну, уморил! Уморил дед!

– Ладно, хватит вам над дедом смеяться! У него свой строй в голове, – подмигнул Харлампию оператор. – Как поживаешь, любезнейший?

– Дык как поживаю… хек-хек, – тяжело плавать в серной кислоте! Доволакиваю старость! Дохилел вот до семидесяти пяти… Измерцался яхонт! С бабкой живу тута… безвылазно… Да какая с ней жизть! Одни свары да стравы. Крякнула моя молодость! Давно уж крякнула!

Старик вздохнул и достал из-под полы початую бутылку самогона.

– Нету ли у вас гулячей кружки? Хек-хек… Чкнём винца?

Друзья переглянулись.

– Винцо у тебя какое-то мутное, – передернул плечами Вадим. – Самогон с брагой вперемежку.

Харлампий неторопливо вытащил из бутылки газетную затычку, смачно отхлебнул и посмотрел через бутылку на свет.

– Свекольный! Хек-хек… У нас дешевизнь! Нет лучше от лечения. Ну, не хотите – как хотите. Добил вот последний грош! А до пенсии еще…

Он замолчал, беззвучно шевеля сухими губами. Стал загибать пальцы. Дойдя до безымянного, вздохнул: