Уилбур Смит - Триумф солнца

Осман действительно был при смерти, тяжело дышал, задыхался и выплевывал зеленовато-желтую густую мокроту.

– Приведите ко мне аль-Джамаль, – слабо простонал он.

Ребекка немедленно явилась и стала ухаживать за ним, поила отварами из трав и другими снадобьями, которые готовила Назира, и даже согревала раскаленными камнями. А когда кризис достиг высшей точки, принесла к нему Ахмеда.

– Ты не можешь умереть, всемогущий Аталан, твоему сыну нужен отец.

Через несколько тяжелых недель Осман пошел на поправку. Все это время он не расставался с Ребеккой, долгими часами беседовал с ней на самые разные темы. Наконец-то Ребекка не чувствовала своего одиночества.

Вскоре он снова занялся с ней любовью, с прежней деликатностью и искусством любовных ласк. В конце концов он объявил Ахмеда своим единственным наследником, а потом, в нарушение древних обычаев, но в присутствии муллы, провозгласил Ребекку своей женой.

Именно в ту первую ночь, находясь рядом с Османом в качестве его полноправной жены, Ребекка поняла одну простую вещь. Сначала он сделал ее своей рабыней, использовав тело, затем она покорилась ему душой, а теперь стала верной супругой, сохраняя рабскую привязанность к мужу. Таким образом, он вытравил из нее прежние унизительные чувства. Вскоре страдания, которые он доставлял ей раньше, стали действовать словно мощный наркотик, без которого она уже не представляла своего существования. Каким-то странным, чудодейственным образом он заставил ее полюбить себя, причем так сильно, что она больше не могла без него жить.

Император Иоанн пришел в ярость, узнав о захвате провинции Амхара и разграблении Гондара. Собрав стотысячную армию, он решил спуститься к Галлабату и разгромить противника, но предварительно послал Осману Аталану предупреждение, чтобы тот не счел его вероломным трусом.

Учитывая огромное численное превосходство неприятеля, Осман превратил свой город в осажденную крепость, разместив в самом ее центре женщин и детей, а воинов выставив по периметру. Нападение не заставило себя ждать. Дивизия аль-Нура численностью не менее четырех тысяч человек была практически уничтожена в первом же бою, а сам он получил тяжелое ранение и выбыл из строя. Разъяренные абиссинцы ворвались в город и устроили там страшную резню, сопровождавшуюся массовым насилием над женщинами.

Убедившись, что эта битва проиграна, Осман Аталан запрыгнул на своего скакуна и помчался в самый центр сражения. Император Иоанн, когда-то легендарный воин, сейчас был уже далеко не молод. В накидке из шкур леопардов и в бронзовых доспехах, увенчанный короной негуса, он был высоким и статным, но в густой бороде появилось больше седых волос, чем черных. Увидев быстро скачущего на него халифа Аталана, он выхватил меч и приготовился к бою. Тем временем аггагиры эмира оттеснили личную гвардию императора, оставив своего господина наедине с неприятелем. Осман хорошо помнил наставления Пенрода Баллантайна и внимательно следил за клинком противника. Его удар был быстрым словно молния.

– Император мертв! – пронеслось среди абиссинских воинов. – Негус погиб! – За считанные минуты уже одержанная, казалось, победа обернулась горьким поражением благодаря натиску Османа Аталана и его быстрому клинку.

В Омдурман эмир возвращался с богатым трофеем. В его сумке лежали головы императора Иоанна и других высших военачальников, которые позже насадили на копья во дворе халифа Абдуллахи.

Семь месяцев спустя Ребекка родила Осману второго ребенка, но на сей раз уже девочку. Осман настолько пренебрегал девочками в своем роду, что даже не стал утруждать себя выбором подходящего имени. Ребекка назвала ее Кахрубой, что соответствовало английскому имени Эмбер и означало «Янтарь». Еще через несколько месяцев Осман простил ее за дочь и возобновил ночные свидания. А когда Кахруба подросла и превратилась в очаровательное создание с черными как смоль кудрями, он иногда позволял себе погладить ее по голове. Однажды он посадил ее с собой рядом на лошадь и пустил скакуна в галоп. Девочка восторженно визжала, крепко цепляясь за руки отца.

– Ты ошиблась, жена, – сказал он, возвращая Ребекке дочь. – Это должен быть мальчик, такое у нее храброе сердце.

Ни одна из дочерей не вызывала у Османа Аталана отцовских чувств. Им не разрешалось не только разговаривать с ним, но даже приближаться. Кахруба первой нарушила этот строгий обычай. Однажды во время праздника Курбан-байрам, когда ей было шесть лет, она ушла от женщин и, сунув палец в рот, направилась к грозному халифу, сидевшему в окружении аггагиров. Не долго думая девочка забралась к нему на колени. Осман растерянно взглянул на дочь и строго зыркнул на своих аггагиров, чтобы те, не дай Бог, не расхохотались. Воины с трудом сдерживались, но все же не посмели осмеять своего господина. Осман взял кусочек сладкого мяса из большого блюда и положил его в рот малышке. Она так обрадовалась, что мгновенно забыла о строгости отца и обняла его за шею тоненькими ручками. Это было уже слишком. Осман поставил ее на землю и легонько шлепнул по попе.

– Иди гуляй, бесстыжая лиса! – проворчал он.

Мистер Хайрем Стивен Максим сидел на низком стуле, морщась от яркого полуденного солнца. Перед ним стоял новый станковый пулемет с толстым кожухом на стволе. Слева возвышался бочонок емкостью в пять галлонов, соединенный с пулеметом тонким резиновым шлангом, а справа громоздилась куча деревянных ящиков, вокруг которых суетились трое его помощников. Несмотря на полуденную жару, они были в толстых твидовых пиджаках и плоских матерчатых шляпах. В отличие от них мистер Максим разделся до безрукавки, а шляпу небрежно сдвинул на затылок. Поскольку он прибыл из Америки, чтобы поселиться в Англии, то и вел себя в соответствии с местными обычаями.

Он следил за происходящим, перекатывая во рту толстую незажженную сигару.

– Майор Баллантайн! – окликнул он с сильным американским акцентом, выдававшим в нем выходца из в штата Мэн. – Будьте любезны засечь время.

Позади него толпились офицеры, тесным кольцом окружая легендарного сирдара генерала Хорейшио Герберта Китченера.

– Генерал? – вопросительно посмотрел на него Пенрод.

– Начинайте, Баллантайн, – кивнул тот.

– Время пошло! – выкрикнул капитан, глядя на деревянные мишени, размещенные в шестистах ярдах от пулемета на склоне песчаной дюны. Это были большие человеческие фигуры, одетые в джиббы дервишей, с копьями в руках. Мистер Максим взялся за рукоятки пулемета, снял предохранитель и тщательно прицелился.

– Открываю огонь! – предупредил он и нажал большими пальцами на гашетку. Пулемет вздрогнул и загрохотал такими быстрыми очередями, что офицеры не могли различить отдельные выстрелы. Это походило на грохот водопада, только во все стороны разлетались не брызги, а отстрелянные гильзы. Опустошив один ящик патронов, он быстро перезарядил пулемет, щелкнул затвором и снова начал поливать огнем деревянных дервишей.