Владимир Черногорский - Мун крекерс

– Можно и на Луну, дело хозяйское. Только по разумению, мы там и есть. Так что пропозиция твоя хуже кизяка в дождливую ночь – вони много, горенья мало, Петрович. К слову скажу, был у нас в обители, в середине шестидесятых случай…

Зеленый смылся за камень. Расщелину окатил вой.

– Чего это он?

– А того. Треп твой даже марсианина доведет. Только я, похоже, во всей вселенной такого уродился терпения, что слушаю тебя и не дохну. Жрать-то будем мы, наконец, хоть собачий корм?!

– Да будем, будем… Давай ее сюда, ладно уж.

– Чего?

– Плазменную хреновину эту. Только бы с напором не переборщить. И руки, уж как я тебя прошу, не засовывай в нее, ладно? Закипит – ложечкой, ложечкой помешивай с краев, Петрович, а то сам знаешь…

Зеленый между тем умотал.

– Хрен с ним, завтра изловим, – буркнул Филон, выкручивая шпиндель на плазменной установке.

Обабков насыпал в воронку две горсти собачьих шариков.

***

Выспавшись кое-как, выбравшись из расщелины и не обнаружив ничего, кроме освещенных Солнцем камней, товарищи-астронавты пошли по истончавшейся цепочке следов, оставленных каким-то четвероногим, которая вела к похожей на тарелку долине, окруженной скалами. Скоро они оказались на склоне одной из них, удивляясь штилю и абсолютно черному небу с блестками. Место, по земным меркам, так себе. Зато оба нисколько не запыхались.

У дачников, подобно ослам и мулам, развита способность находить наилучший спуск. Монах уступил инстинктам Обабкова и пошел за ним, стараясь не поскользнуться на теплом гравии, то и дело ругаясь себе под нос на космическое начальство, устроившее им непрошенную экскурсию.

– Слушай, Филон, а тебе лет сколько? – спросил Петрович, пиная камешек. Тот, кувыркаясь на фоне неба, отлетел на добрую сотню метров.

Монах задумался, провожая его глазами. В голове сама собой всплыла фраза: «Годы, проведенные в условиях пониженной гравитации…» – не епископальная и к делу не относящаяся.

– Не меньше семи десятков Господь отмерил, – уклончиво ответил монах, не помнивший, чтобы со времен переписи в пятьдесят девятом его спрашивали о возрасте. Сколько же ему тогда было? Этого он тоже не помнил.

Филон был сед, увесист и крепок не токмо духом. Однажды, надев на плечи, пронес колокол три версты по весенней хляби, распевая по пути ирмосы. За что был награжден настоятелем днями отдыха – по одному за версту, и добавкой перловой каши.

– А по гороскопу ты кто?

– По чему? – не понял монах, чуждый суеверий и бульварных газет. – Чего это ты вообще про годы заговорил? Сажень за околицу, уже по дому скучаешь?

Петрович, знавший свой возраст с точностью незамужней паспортистки, действительно заскучавший, глядя на голубой с завитками шар, где оставил родную дачу, не успел ответить.

– Глянь! Чегой-то там?

В раскинувшейся под ними долине возникло странное мельтешение. Взлетело облачко пыли – если бы не голый пейзаж, его бы и не заметить.

– Так-так… Нешто поселение у них…

Филон протер глаза кулаками и окинул взглядом просторы. По ним, раскиданные квадратно-гнездовым способом, лежали круглые бляхи, напоминавшие канализационные люки. Сотни три, не меньше. Одна, оказавшаяся прямо на скале рядом, вдруг поднялась, явив зеленую глазастую голову, и тут же с хлопком закрылась.

– Ух ты! – вырвалось у Обабкова.

– Я тебе попрячусь, каналья! – крикнул сзади Филон, вскинув бороду. – Прости, Господи… Ну ты даешь, Петрович! Впередсмотрящий, твою-то медь! Чуть не наступили.

– М-да… А туземцы-то в норах живут, по ходу, – Обабкову вспомнились семьи сусликов в казахской степи, имевших такие же предпочтения. – Странно, не по-людски как-то…

– Язычники, – согласно кивнул Филон. – Вон еще один!

Другой люк поднялся и опустился тем же манером шагах в семи.

– Может это у них предприятие какое-нибудь секретное? Ихний «почтовый ящик»?

– Секре-е-етное?.. – монах сунул четки в карман и закатал рукава, будто готовясь к драке. – Быстрота и натиск, как говориться… Давай-ка, Петрович, где наша не пропадала – теплыми возьмем на ура. Хошь не хошь, комдиву что-то надо докладывать, сукину пасынку. Все же мы не туристы, но представители великой державы.

Постучав пяткой в ближайший люк, Филон подобрал рясу и сел на корточки, выжидая.

Вскоре раздался глухой щелчок, будто от оконного шпингалета.

Стоило люку чуть приподняться, между ним и железным ободом встряла поношенная сандалия, выпущенная уральским танкостроительным по программе конверсии производства. Неудивительно, что своей формой и свойствами она недалеко ушла от привычного заводчанам ассортимента, разве не стреляла прямой наводкой.

– Петрович, задирай крышку! Сейчас мы это логово разъясним!

Руки дачников не уступят в крепости и сноровке крутейшей драге на слиянии Юкона и Клондайка. Петрович с легкостью вырвал люк из лапок местного жителя, который, потерпев поражение, с визгом исчез в колодце. Поле битвы осталось за немолодыми землянами.

Раскрасневшийся и гордый собой Петрович оценивающе посмотрел на коллегу, застегивавшего ремешок сандалии.

– Ты как, пролезешь?

– С Божьей помощью, как-нибудь… Глянь, лестница-то там е?

Петрович посмотрел вниз.

– Имеется. Жиденькая, но все ж. Дно, интересно, глубоко у них?.. Сосед по даче, помню, бурил до артезианских – весь участок перемесил. Метров на трехстах только добурился. По деньгам вышло, как на Луну слетать.

Во вскрытый военной хитростью колодец полетел камень. Стука не было, зато внизу кто-то квакнул.

– Не, не глубоко вроде…

– Тогда давай. Фонариком свети между ног. Будут стрелять – кричи.

Через несколько минут с матами и упреками, далеко разносившимися в тоннелях, оба достигли дна.

С характерным для новогоднего шампанского «чпок!» зеленый, прятавшийся в тени, повис над осклизлым полом, схваченный суровой лапой монаха.

– Сволочь ты, борода! Мог бы просто позвать.

– Поговори мне, скотина зеленая! Где ракетная установка?!

– Здравствуйте, уважаемый местный житель… – Петрович попытался загладить нарастающий конфликт. – Сильвупле нихао!

– Чего ты с ним по-китайски?.. – Филон помахал человечком в воздухе для наглядности. – Вишь, он по-нашему ругается. Американский шпион. Засланный.

Лунатик невозмутимо скрестил руки на впалой груди, зачем-то пошевелил большими пальцами ног, видимо, остался удовлетворенным и членораздельно добавил:

– Я и по-немецки могу… Ду бис швайне*.

– Нет, ты посмотри, а! Я из тебя дурь-то вытрясу! – вскипел монах, выкатывая глаза.

Через десяток энергичных встряхиваний на пол вывалилась горсть жетонов, ржавый ключ, предмет вроде зажигалки и чреда проклятий, самое приличное из которых уложило бы на лопатки старого боцмана с затонувшего в одесском порту буксира «Красный пролетарий».