Анджей Беловранин - Эллиниум: Пробуждение

Старейшины согласно зашумели, а самые нетерпеливые даже повскакивали со скамьи:

– Ударить! Размажем этих проклятых пиратов!

– Тем более что всё равно первый урожай собран, и теперь до самой осени делать нечего, – честно сказал Силач, улыбнувшись широкой улыбкой.

Когда волнение немного улеглось, неожиданно заговорил Рубач.

– Добрая битва идет на пользу любому племени, – тихо и медленно сказал он. – Молодые воины получат шанс отведать крови врага, а старые разомнут свои кости. Биться же бок о бок с братьями из Кадма – всегда достойное предприятие. Но не забыл ли досточтимый Барам, что наши воины привыкли сокрушать черепа врагов, стоя на твердой земле? Когда под ногами шатающаяся, скользкая от морских брызг палуба корабля – мало толку от воина, что не умеет, как вы, кадмийцы, пройти по протянутому над бездной канату, ни разу не споткнувшись.

– Многоопытный Рубач знает, что говорит, – поднялся из-за стола еще один посол, моложе Барама, с благородным лицом, но жёстким голосом. Его панцирь, набранный из тысяч бронзовых пластинок, нашитых на сыромятную кожу, был украшен россыпью драгоценных камней и, должно быть, стоил, как целое стадо коз – Пескарь таких ещё не видел. – Я Туруп, средний сын царя Кадма, – с поклоном представился гость Тверду, и тот кивнул, дозволяя послу говорить. – И царь наш Василий хорошо понимает, что сила воинов Города-в-Долине – в том, чтобы биться в тесной фаланге, построившись плечом к плечу, твердо стоя на камнях Матери-Земли, сомкнув твердодревые щиты и выставив пред собой смертеразящие копья. Именно этого и ждет от своих единокровцев Василий! Мы не будем охотиться за пиратами по морям. Мы высадимся на Раадосе, чтобы осадить город дикарей и раз и навсегда уничтожить их в их собственном логове.

– Что скажешь, Рубач? – прищурив один глаз, спросил воеводу Тверд.

– Доброе дело, – кивнул однорукий и замолчал, давая понять, что считает разговор оконченным.

Отец Пескаря рассмеялся, поднимаясь со своего трона, искусно сработанного из большого плоского камня и дерева, украшенного резьбой; трон стоял прямо на площади, но под отдельным небольшим деревянным навесом, который защищал его от дождя и солнца.

– Слушайте решение царя Тверда, люди Города-в-Долине, и вы, послы крепкостенного Кадма! Слушайте и не говорите, что не слышали. Город-в-Долине окажет помощь свои братьям, как всегда делал это! Пятьдесят лучших воинов отправятся в поход. Среди них – старейшины Рубач, Силач и Копьё.

– Храни тебя Пробудившийся, царь! – не удержавшись, воскликнул Копьё. Этот старейшина был высокий и тощий, как палка, да к тому же лучше всех в городе управлялся с копьём, так что его имя подходило ему превосходно. Вот только борода у него почти не росла – лишь несколько волосков свисали с подбородка жидкой паклей.

– Среди воинов будут также четверо мальчиков, которым настало время заслужить свои взрослые имена, – продолжал Тверд. – Пусть получат их в бою, как лучшие из наших предков. Одним из них будешь ты, сын мой, – царь посмотрел в глаза Пескарю, и тот увидел на его лице неожиданное, столь редкое выражение. Смесь любви и гордости за своего наследника. Лучшей похвалы Пескарь не мог ожидать и тоже не сумел сдержать переполнивших его чувств:

– Спасибо, царь! Я буду достоин твоего доверия!

– Благодарю, многомудрый царь Города-в-Долине! – взял слово Барам. – Царь Василий знал, что может рассчитывать на помощь своих братьев, и я рад, что древние узы родства и дружбы остаются нерушимыми. Так обагрим же копья кровью врагов! Вперед, адмийцы!

– Хайи! – воскликнули воины древним боевым кличем потомков Адма.

– Поднимем же кубки за грядущую победу! – провозгласил Тверд начало пира.

3

Когда старейшины с послами выпили по первому кубку, к пиру присоединились воины Города-в-Долине. После трех кубков женщины внесли на площадь два блюда с зажаренными целиком кабанами. А когда мужчины набили животы, посреди площади запылал огромный костер, старейшина Нахват завёл первую боевую песню. Воины сразу принялись подпевать, и вскоре горланили уже кто во что горазд. А потом и заплясали вокруг очага.

В самый разгар пира отец подозвал Пескаря к себе.

– Ты опять сбежал на вершину Холма? – сердито спросил царь. – Мальчишка – заставил ждать и меня, и старейшин, и послов!

– Но я думал, что успею… – попытался возражать Пескарь.

Тверд немедленно разозлился:

– Ах, ты думал! В следующий раз, когда захочешь подумать, сначала постриги бороду.

– Но у меня ещё не растет борода, отец, – удивленно ответил Пескарь.

– И я о том, – солидно выговорил царь, огладив свою ухоженную пышную лопату под подбородком.

Пескарь не удержался и рассмеялся. Тверд улыбнулся в ответ – гнев его прошел.

– Что ты просил у богов, сын? – поинтересовался царь.

– Я ничего не просил, – честно ответил Пескарь. – Просто прощался с Пробудившимся.

– Ты так тесно знаком с ним? Может, я ошибся, и из тебя вышел бы лучший жрец, чем воин?

– О нет, я хочу быть воином! – пылко возразил Пескарь. – Просто мне кажется, что и воинам не зазорно говорить с богами.

Царь усмехнулся:

– И снова дерзкий ответ! Ты всегда любил играть с огнем, Пескарик. Это опасное, но очень полезное качество. Главное – научиться правильно его применять. Надеюсь, оно сослужит тебе добрую службу, и тебе не придется при этом слишком часто обжигаться… Завтрашний день уйдет на сборы. Проверь щит и копьё; укрепи, если потребуется, и почисти доспехи. Еды берёте дня на три. До Кадма два перехода, плюс небольшой запас на всякий случай. Воды по дороге вдоволь, так что пошагаете налегке. Эх, хотел бы и я отправиться с вами! Да староват уже стал, отяжелел.

– Не может быть, отец! – искренне возразил Пескарь. – Ты все ещё силен, как бык.

– Силен, но уже не так, как раньше, – чуть печально улыбнулся отец. – Боюсь, мой следующий поход может стать последним. А возвращаться на щите мне пока рано. Сначала ты должен возмужать и набраться мудрости. А тогда – можно и на покой. Не будь я Тверд, если Ад уже не отвел мне славный чертог в своем поздемном дворце! Ну что же, иди пируй, сын мой! И да пребудет с тобой благословение богов, а мое у тебя есть – в этом можешь быть уверен.

Вокруг костра плясали, сцепившись локтями, добрых два десятка воинов.

– Хайи! Кровавые копья! Хайи! Щиты из дуба! Хайи! Несём смерть! Хайи! Бегите, трусы! Бойтесь воинов Грома!

Пескарю тоже хотелось плясать вместе с ними, но он пока не был воином. Он был мальчиком, еще не получившим взрослого имени. Неподалеку от костра он увидел троих своих сверстников, которым, как и ему самому, предстояло отправиться в первый поход.

Всех троих сын царя считал верными и храбрыми – просто потому, что такими должны быть воины Города-в-Долине. И это знанине никак не противоречило в его голове тому, что у каждого из юношей был свой, отличный от других характер.