Ольга Апреликова - Горькое логово

– С планеты? – переспросил Сташка. – Как это? Мы же здесь, на грунте, а не на терминале. Да и кто нас пустит на любой корабль? Или даже в неф на терминал? Или даже в автобус в порт? Ха.

– Я – гонец, – объяснил Гай. – Мне корабли не нужны, чтобы с планеты на планету перемещаться. Меня сеть переносит. Но только из определенных мест в определенные места. Тебе давали бродяжничать, пока ты не приближался вот к таким местам, – он кивнул на плотно закрытые крашеные дверки. – Сейчас-то они уже стоят на ушах. Если узнали, что ты уехал на электричке в эту сторону…

– А почему сейчас нельзя перейти?

– Планеты крутятся, – терпеливо объяснил Гай. – Утром вектор совпадет, и можно будет перейти. Мы с Яськой вчера утром так пришли оттуда.

– А если сейчас попробовать – унесет в космос?

– Прохода не будет. Сеть не дура.

– Значит, пока он не открылся, мы в опасности?

– Мест с переходами в твоем городе полно, они будут их все проверять. И мы не сразу на Берег выйдем, а в один лесок в Семиречье, – Гай встал за на щелкнувшим чайником, принес, разлил по чашкам кипяток, выложил пряники и начатую шоколадку: – Не трусь. Садись и чай пей..

Сташка сел, булькнул в чай ложку золотистого варенья и спросил:

– А Берег и это Семиречье – где?

– Далеко. На другой планете… Яська, тебе варенья или конфеты?

– Но как? Я не понимаю.

– Это все сеть.

Сташка вздохнул:

– Что-то мне не верится в эти твои супер-пупер технологии.

– А мне не верится, что я тебя настоящего, живого вижу… И даже разговариваю! Страшно. У тебя даже брови, даже взгляд точь-в-точь как у… ох.

– Ты все время себе язык прикусываешь… Ну, ладно. Тебе видней. Что будем делать? Я не хочу обратно. Я не могу больше не по-настоящему жить.

– Мы пойдем утром, как задумывали. Отсюда в Семиречье. Так есть шанс, что повезет, а начнем метаться, – сразу же поймают. Тебе-то ничего не сделают, да и я бы удрал, но вот Яська…

– Я должна была, – не глядя, сказала девочка, разворачивая конфету.

Сташка вдруг перестал обо всем новом и пугающем думать, а только смотрел на маленькие пальчики, удерживающие чашку, на матовую щеку, на трогательные косички, на серьезные золотые бровки над опущенными глазами. Бровки с кисточкой к вискам… Смотрел, как зачарованный, и чувствовал, как холодеет лицо, а сердце замерло и будто горит. Гай толкнул его коленом. Сташка очнулся – глаза у Гая опять изумленные. Холод согнало со щек вспыхнувшим жаром. Спросил:

– Яська твоя сестра?

– Наверное, – Гай улыбнулся. – На Берегу мы все родные.

– А… И там всякие …гномы и эльфы тоже есть?

– Я тоже не люблю сказки, – усмехнулся Гай. – Нет, это ведь тот же самый мир, только Берег лучше, счастливее. Волшебнее, да. Потому его и скрывают. Но сказок там нет. Никаких хоббитов. А эльфы, да, есть, только их мало осталось.

– А ты, случайно, не эльф? – с подозрением спросил Сташка.

Яська хихикнула.

– Ну что ты, – усмехнулся Гай. – Они… Такая параллельная раса. Как люди, но все шерстяные целиком, маленькие, вредные, кусачие… глаза большие золотистые, крылышки есть, но летают плохо. Недоверчивые ужасно. Я только одного знаю, остальных так, издалека видел… – Гай потер лоб. – Я тебе потом расскажу. Да что там, сам увидишь… А сейчас хоть чуть-чуть поспать надо.

Яська допила чай и по приставной лесенке залезла на печку, зашуршала там одеялами. Гай кивнул:

– Лезь. Я свет выключу.

– Сейчас. А Берег ваш – он где вообще?

– Дома.

– Где?

– Это я так говорю просто. Я имею в виду планету Дом.

– Это где Стоград, живет Император и все такое?

– Да. Отвяжись, – взмолился Гай. – Надо хоть часа три поспать. Лезь давай и спи сразу! Переход – силы нужны!

Сташка послушался, разулся, содрал свитер и школьный галстук, полез на печку. Горячие кирпичи были в несколько слоев застелены разноцветными старыми ватными одеялами, валялись подушки в наволочках с цветочками. Яська, кажется, уже спала – только косички торчали из-под одеяла. Сил хватило только на то, чтоб доползти до подушки и упасть.

Злобный, чужой голос вдруг прошипел что-то. Сташка подскочил. Светло. Ни Гая рядом, ни Яськи! Пахнет какой-то отравой… Пестрые пустые одеяла. На четвереньках он подобрался к краю: из комнаты какой-то человек выносил спящую Яську – только золотой невидимый след растаял, и зеленый краешек платья мелькнул в распахнутых крашеных дверках. А другой, посреди комнаты, громадный и тощий как Кощей, жуткий, шипел вслед. Сквозь занавески безучастно слепило яркое солнце, на столе стояли вчерашние чашки, сверкала фольга шоколадки – от равнодушия мира стало так страшно, что заболел живот. В какую-то ужасную гадость он вляпался. А Яську – куда ее унесли? Как спасать?! Яська!!

Человек глянул на него – и прыгнул к печке. Сташка врезал ему по морде подушкой. Тот глухо выругался, и в комнату вломился еще кто-то. Стало тесно, Сташка изо всех сил швырнул еще подушку. Потом начал пинаться, но кто-то жестко ухватил его за лодыжку и легко подтащил к краю. Свободной пяткой он успел влепить в рявкнувшее и щетинистое, но тут еще одни железные руки ухватили за бока и сволокли вниз. По пути он укусил чье-то запястье, выдрал два клока жестких волос и расцарапал твердую шею, ни на секунду не переставая выкручиваться. Внизу тоже пинался, извивался и кусался, пока с головой не замотали в толстое одеяло. Тогда он, задыхаясь, беззвучно заскулил, но вдруг осознал, что никто ни разу его не ударил, хотя им проще всего было разочек стукнуть по башке и не мучиться с одеялом. И что все они молчат. И теперь его волокут куда-то тоже довольно аккуратно и молчат – только тяжело дышат. И сам он почему-то тоже молчит.

Он снова задергался, когда по босым ногам провело холодом, но тут вдруг его положили вниз, в какие-то сучки и траву – и крепко прижали в несколько рук. Кто-то тяжело подбежал, шурша сухой травой, ловко выпутал из одеяла Сташкину руку, которую тут же перехватили жесткие пальцы и, как он ни бился, в венки на кулаке укололо едким и ледяным. Кулак онемел и разжался, вся рука отнялась, медленно и мягко перехватило горло. Он заплакал, чувствуя, как тело превращается в холодный кисель. Его отпустили, осторожно развернули, и у самых глаз – вялая трава, серенькая сухая веточка, а над этим – золотые и желтые листья больших деревьев, а еще выше – синее бездонное небо. Какие золотые листья, если уже снег, ноябрь, почти зима?

Глаза закрылись. Он почти перестал быть, с бесконечной скоростью сжимаясь в мячик, в точку – но тут вдруг все главное в нем взвыло и яростно взорвалось, раскидав врагов в стороны. Он ликующе вскочил и помчался прочь по белому мху – быстро, быстро, еще быстрее! Что он и где он, Сташка не мог понять, и торопился лишь скорее убежать, улететь отсюда, и сознание заволакивало дурной темнотой. Потом он все-таки почему-то полетел, только что-то цеплялось за ноги и волосы. И вдруг врезался во что-то огромное, и тупой удар отозвался в нем ужасом и пустотой.