Татьяна Бердникова - Перчатка Соломона

Как уже было сказано, Диктора боятся все. За решеткой он никогда не был, ибо полиция не особенно старается схватить его и поэтому тот факт, что сегодня, по слухам, этот человек окажется здесь, среди мошенников, людей, никогда не причинивших никому физического вреда, откровенно ужасает.

– Непонятно, почему парня, промышляющего больше «мокрухой», запихивают к нам, – завершил свой рассказ пахан, – Разве что Трес поспособствовал в этом, помог…

– Кто? – Цыган, услышавший еще одно, неизвестное ему прозвище, недоуменно нахмурился. Собеседник его только махнул рукой.

– Этот еще более неизвестен, чем тот. Вроде бы парень взялся из ниоткуда, а сразу застолбил себе нехилое местечко наверху. Наши говорят, о нем никто не знает не только имени, но даже и лица, только прозвали Тресом потому, что поговаривают, будто в настоящем его имени всего лишь три буквы. Диктор вроде связан с ним, а у Треса, говорят, руки длинные…

Пол хотел спросить еще что-то, но не успел. От дверей донесся металлический лязг, возвещающий о ее открытии и железная створка, распахнувшись, явила взглядам всех присутствующих высокого молодого человека с небрежно сбитыми набок светлыми волосами, озорно блестящими голубыми глазами и широкой улыбкой на красивом лице с правильными чертами. Позади него маячили несколько конвоиров – явно больше, чем сопровождали в свое время самого Пола – замерших с не то испуганным, не то с уважительным выражением на бледных лицах.

– Заходи… те, – донесся не приказ, а скорее просьба, и парень, спокойно кивнув, легкой походкой зашел в камеру. Дверь за ним захлопнулась на редкость поспешно, торопливо заскрежетал запираемый замок.

Юноша, сбросив с плеча подобие рюкзака с какими-то вещами, не то оставленными ему, не то просто предметами первой необходимости, окинул взглядом затравленно взирающих на него заключенных и приветливо улыбнулся.

– Привет, ребята, – говорил вновь прибывший спокойно, даже мягко, но заключенные, к которым он обращался, почему-то отпрянули, старательно забиваясь в дальний угол. Пол, невольно подчиняясь стадному инстинкту, тоже попятился, направляясь к своему месту и усаживаясь на него, хотя страх сокамерников пока был ему не особенно понятен. Ничего угрожающего в молодом человеке не было – голубые глаза его смотрели дружелюбно, открытое лицо располагало к себе, как и широкая, спокойная улыбка, да и вообще в этой обители людского горя незнакомец казался едва ли не случайно проникшим сюда лучом света.

Пахан, как главный среди находящихся здесь, как человек, должный быть, соответственно, самым смелым, самым храбрым, сглотнув, сделал шаг навстречу спокойно стоящему парню.

– Добро пожаловать… Диктор, – голос его звучал хрипло, где-то на дне его угадывалась дрожь. Диктор, бросив на него равнодушный взгляд, кивнул, выражая благодарность за приветствие.

– Ты тут главный?

Пахан неуверенно опустил подбородок. По лицу его явственно читалась готовность сложить корону и передать ее новичку, безропотно принимая его главенство.

Диктор, явно поняв это, усмехнулся и слегка покачал головой.

– Да не дрожи ты, мне твое место не интересно. Хотел только сказать, что я к вам ненадолго – через месяц распрощаемся, если не раньше. Так что, боюсь, мы даже и познакомиться близко не успеем… – в голубых глазах полыхнул и тотчас же скрылся дьявольский огонек и пахан попятился.

Пол, наблюдающий всю эту картину со стороны, видел, что сокамерники ничуть не осуждают того, кого выбрали над собою старшим – видимо, Диктор внушал такой ужас, что иначе вести себя с ним представлялось просто невозможным. И что-то подсказывало ему, что как бы парень не отнекивался от места главного здесь, оно было ему обеспечено еще до того, как он переступил порог камеры. Слава бежала впереди него, расчищая дорогу.

Не обращая больше ни на кого внимания, Диктор подобрал с пола сумку со своими вещами и той же легкой походкой, спокойный и уверенный в себе, направился к шконке, где сидел Пол.

Цыган непроизвольно сглотнул, чувствуя, что по коже побежали мурашки. Кровати в тюрьме двухъярусные, свободное место оставалось все это время только у него над головой и, сообразив сейчас, какое опасное соседство ему светит, он почувствовал, как холодеют пальцы. В камере свои законы, свои правила и порядки. И если этот человек действительно так опасен, если способен убить за один косой взгляд, то на свободу его несчастный сосед может и не выйти…

– Здоро́во, – Диктор, подойдя вплотную к койке Галейна, ослепительно улыбнулся, склоняя голову набок, – Значит, мы с тобой соседями будем? –он протянул руку для пожатия, не прекращая лучиться доброжелательностью, – Ну, тогда есть смысл познакомиться.

Пол неуверенно пожал протянутую руку.

– Цыган, – за проведенный месяц он, успев подзабыть данное ему при рождении имя, привык называть себя так. Парень, не отпуская его руки, неодобрительно прицокнув языком, слегка повел подбородком из стороны в сторону.

– А настоящее имя?

Мужчина растерянно моргнул. Такого вопроса в этих стенах ожидать как-то не приходилось.

– Пол… – неуверенно произнес он, с трудом вспоминая, как его зовут, – Галейн.

Собеседник, выпустив его руку, куснул себя за губу, как будто сдерживая смех и вновь склонил голову в приветственном кивке.

– Рад знакомству, Пол. Я Шон. Шон Рэдзеро.

***

С появлением Шона все переменилось. Дни, прежде тянувшиеся нескончаемой чередой, стали пролетать, как одна секунда и, если предыдущий месяц отсидки показался несчастному заключенному тридцатью годами, то этот пролетел за четыре дня.

Диктор всегда был весел, оживлен, подвижен; не взирая на то, что сокамерники практически не скрывали своего страха перед ним, он все-таки ухитрился стать душой компании, завоевать всеобщее расположение. С Полом он общался больше и чаще остальных, нередко засиживаясь в беседе с ним до полуночи, и, всячески демонстрируя свое расположение к «соседу», как он звал его, словно бы старался подчеркнуть, что считает его другом.

По утрам он занимался – подтягивался на своей койке, держась за ее край, отжимался, приседал, даже делал упражнения на пресс – все это под прицелом завистливых взглядов прочих сидельцев. Занимался парень, как правило, в одних штанах, не скрывая впечатляющей мускулатуры.

Пол, глядя на него, и сам начинал потихоньку включаться в спорт, повторяя если не все, что делал его новоявленный друг, то уж две трети точно.

После занятий Шон всегда ободряюще хлопал его по плечу и говорил, что завтра он наверняка сделает больше.

Он всегда держал наготове смешную шутку, удачное словцо, чтобы поддержать так и норовящего вновь упасть духом товарища, всегда умел отвлечь его от пасмурных мыслей, и Пол, казалось бы, увязший в пучине отчаяния, стал потихонечку возвращаться к жизни.