Татьяна Бердникова - Перчатка Соломона

Дикс, ожидавший, пожалуй, любых слов, каких угодно обвинений, кроме таких, изумленно и негодующе выдохнул. А затем, подняв обе руки, резким движением сбросил руку особенно не противящегося этому Шона и рывком повернулся к нему.

– Ты рехнулся за это время, Диктор? Меня перевели в другую школу, перевели из-за тебя! А теперь ты обвиняешь меня в этом?! – глаза молодого мужчины, обычно такие спокойные и светлые, потемнели от гнева. Чувствовалось, что задетая тема волновала и его самого, вызывая, по-видимому, недовольство несколько иного рода, и обвинения, прозвучавшие сейчас, были ему, мягко говоря, неприятны.

– Что значит – из-за меня? – Шон, растерянно хлопнув густыми ресницами, непроизвольно сделал шаг назад, недоверчиво созерцая бывшего приятеля. Видеть его таким ему как-то не доводилось и поведение парня практически ставило его в тупик, заставляя сомневаться в собственных действиях и словах. Впрочем, вопрос, заданный им, как-то очень быстро успокоил бушевавшую в сердце Гилберта ярость. На лице явственно отобразилась растерянность, пожалуй, не меньшая, чем та, что отражалась в голубых глазах его оппонента.

– Ты не знал?.. – недоверчиво проговорил он и, слегка нахмурившись, продолжил, говоря, тем не менее, так, словно напоминал собеседнику давно известные сведения, – После того, как мой отец вытащил нас из полиции, он прямым текстом сказал твоей бабушке, что не желает, чтобы ее внук продолжал общаться с его сыном. Поэтому и перевел меня, наплевав на все, в конце учебного года, я думал, ты… ты знаешь, – последние слова его прозвучали совершенно потерянно. Похоже было, что Гилберт наконец уверился в том, что подробности происшедшей в прошлом разлуки действительно все это время были тайной для второго из ее участников и это повергло его в величайший ступор.

Шон медленно повел головой из стороны в сторону. Говорить ему ничего не хотелось, вновь открывшиеся детали требовали хотя бы нескольких минут для полного их принятия и переосмысления. Всю сознательную жизнь он пребывал в уверенности, что тогда, в школе, пережил предательство человека, которого почитал за лучшего друга, а теперь оказывалось, что уверенность его была ложной. Принять это было нелегко даже такому человеку, каким был, а точнее – каким за это время стал Шон Рэдзеро.

Гилберт же, тем не менее, сам пребывающий в несколько растрепанных чувствах, воспринял этот жест вкупе с молчанием по-своему. Ему показалось, что, не взирая на вновь открывшиеся обстоятельства, обвинения с него так и не сняты, что человек, бывший некогда его другом, продолжает считать его предателем и горькая обида вновь затопила его душу.

– Мне нужно идти, Шон, – говорил он негромко, стараясь не выдать испытываемых им чувств, – У меня есть еще… дела, – и, не желая произносить слова прощания, он развернулся на каблуках, вновь, куда быстрее, чем прежде, устремляясь на выход.

– Погоди… – Рэдзеро, будто бы очнувшись, приподнял опущенную на мгновение голову, взирая в след старому приятелю и нахмурился, – Дикс!

На какое-то мгновение шаг торопящегося уйти Гилберта, казалось, замедлился, но тотчас же ускорился вновь. Шон, видя, что приятель уже приближается к ведущей на улицу двери, неодобрительно вздохнув, поспешил следом за ним. Разговор, по мнению молодого человека, завершен еще не был, и если Диксон сумел приоткрыть завесу тайны над их общим прошлым, то загадки настоящего по сию пору оставались не раскрытыми, а они в данный момент волновали блондина куда как больше.

В несколько шагов он оказался возле двери, через которую только что, уверенно распахнув ее, покинул помещение больницы его старый знакомый и, не желая медлить, сам вышел на улицу.

То, что произошло дальше, заняло считанные секунды.

Поскольку Шон, спеша догнать приятеля, двигался достаточно быстро, отойти от здания Гилберт далеко не успел, сделав всего лишь два или три шага. Блондин, оказавшийся на улице вслед за ним, резко шагнул вперед, открывая рот, чтобы вновь попытаться остановить его, пока только голосом, а не действиями, но не успел вымолвить ни слова. Внимание его оказалось отвлечено медленно и бесшумно скользящим по улочке, ведущей мимо ворот больницы, черным автомобилем. Неизвестно, что именно в этом транспорте привлекло внимание Рэдзеро – отсутствующие ли номера, что он, привыкнув за свою жизнь выхватывать детали из общего образа, сразу заметил; тусклый ли блеск металла за тонированным стеклом, – но ощущение опасности, которую он, подобно дикому хищнику, чуял издалека, буквально затопило все его существо.

Заднее стекло автомобиля начало медленно опускаться.

– Гилберт… – сорвалось с губ молодого человека и он, действуя больше по наитию, нежели осознанно, метнулся вперед, буквально сшибая с ног идущего впереди парня и валя его на землю, тем самым уводя с линии огня.

Гилберт, который успел лишь смутно заметить блеснувшее в темном провале открывшегося окна пистолетное дуло, упал, машинально подставляя руки, чтобы не удариться. Одновременно с этим на тонущую в тишине автомобильную стоянку перед больницей раскатистым грохотом обрушились дробные, частые выстрелы, спустя мгновение сменившиеся ревом мотора.

Шон едва слышно зашипел сквозь сжатые зубы и, продолжая прижимать перепуганного друга к земле, приподнял голову. Автомобиль, за несколько мгновений до этого тихо кравшийся по узкой улочке, рванул с места и, скрываясь из виду, затерялся где-то среди домов.

Молодой человек, негромко чертыхнувшись, вскочил, помогая подняться и приятелю.

На Гилберта жалко было смотреть. Всегда спокойный, холодный, показательно равнодушный в любой ситуации, Диксон в прямом смысле слова дрожал от страха. Бледный, как смерть, с подрагивающими губами, широко распахнутыми глазами, судорожно сжимающий руки в кулаки, он смотрел на защитившего его друга, явно не до конца сознавая ни то, что произошло только что, ни то, что происходит сейчас.

Шон, хмурясь, аккуратно встряхнул его за плечи, пытаясь привести в чувство и, несколько повернув голову вбок, всмотрелся в бледное лицо приятеля.

– Эй… ты как? – ответа не последовало и молодой человек, на миг сжав губы, нахмурился сильнее, – Ясно. За меня держаться сможешь?

Гилберт, с трудом осознав адресованный ему вопрос и вникнув в его смысл, неуверенно, явно сомневаясь, но не в ответе, а в том, что понял верно, опустил подбородок. Шон кивнул в ответ и, сжав плечи человека, который некогда был его другом и сейчас, спустя столько лет, неожиданно вновь стал им, уверенно повел его к стоящему неподалеку ярко-синему гоночному мотоциклу…

***

– Держи.

Гилберт, пребывающий после пережитого потрясения в состоянии некоторой прострации, вздрогнул и, подняв опущенную голову, неуверенно перевел взгляд с собственных рук на то, что ему предлагалось. Прямо перед носом его находился бокал с мягко плещущейся в нем янтарной жидкостью, распространяющей сильный запах алкоголя, сжимаемый чьей-то уверенной рукой.