Николай Волынский - Наследство последнего императора. 1-я книга (II)

– Ну-с, ежели так, давайте подождем до утра.

Романовых разместили в сельской школе. К тому времени Яковлев окончательно осознал, что без встречного боя с людьми Заславского он до Тюмени не доберется.

Через полчаса группа в двадцать верховых выдвинулась обратно в сторону Тобольска.

Они проехали около двадцати верст. Но никого не встретили. Отряд Бусяцкого словно растворился.

Вышла огромная луна горчичного цвета. Стало необычайно светло – такие ночи в Сибири бывают в начале весны. Но вокруг по-прежнему не было видно ни души. Но вскоре Гончарюк своим острым матросским зрением сумел разглядеть на земле конские следы. Они уходили в сторону от дороги и исчезали в просеке. Отряд двинулся по следам.

За небольшим леском замигали редкие огоньки безымянной деревушки, мимо которой проехал отряд Яковлева, но не заметил ее.

В центре деревушки горел большой костер, а в самой большой избе окна светились так ярко, словно не крестьянской лучиной она освещалась, а электричеством: сюда Бусяцкий велел принести фонари и свечи со всей деревни.

Отряд в леске спешился. Чудинов, о бесстрашии и военной удаче которого ходили легенды, вызвался один сходить на разведку.

Медленно и тяжело потекло время.

Прошел час, еще полчаса. Чудинов не появлялся. Но и в деревушке все оставалось спокойно. Деревенские петухи нестройным хором возвестили наступление полночи, иногда доносились отдельные возгласы, стук котелков. Отчаянно завизжал поросенок, окончивший свою жизнь под солдатским штыком. Потом ветерок донес запах соломенного дыма и жареного мяса. Люди Яковлева переглянулись, кто-то громко сглотнул слюну: перед выездом каждый получил по полбанки тушенки, пить чай уже было некогда.

Послышался хруст сухого сучка – появился Чудинов.

– Эх, – сокрушенно сказал он. – Не приняли меня! Не разрешили остаться на ночевку. «Вали, откуда пришел», сказали. Я и подчинился.

Когда Чудинов появился в деревне, он сразу прошел к штабной избе и здесь попросился на ночлег.

Его даже не обыскали. Люди Бусяцкого валились с ног от усталости. Он обратил внимание, что несколько лошадей явно запалены, и завтра не поднимутся.

– Вояки там еще те, – сообщил Чудинов Яковлеву. – Даже не выставили охранение на околице или хотя бы часового. Подходи – бери их, как цыплят. Сейчас Бусяцкий жрет поросенка жаренного, остальные тоже что-то там жуют. Через час угомонятся, и можно всех взять с налету.

Минут через сорок небо покрылось тучами, луна спряталась, ненадолго появляясь из-за облаков. Дождавшись, когда она снова исчезла, отряд по команде ворвался в деревню.

Часовые у штабной избы были сняты в момент, окна ее снова ярко осветились.

Яковлев в жарко натопленной избе допрашивал Бусяцкого. Тот сидел на полу в одном исподнем. Вошли Гузаков и Неволин. Бусяцкий узнал своего бывшего солдата, решил было встать, но матрос Гончарюк слегка толкнул его маузером в ухо:

– Сидеть! Здесь тебе лучше – тепло и места много.

– Так, Бусяцкий, – нехотя и лениво сказал Яковлев. – У меня совсем нет времени. Мои люди устали уходить от тебя, а у меня никакого желания с тобой возиться. Или ты будешь говорить немедленно и правду, или я расстреляю тебя самолично – здесь и тоже немедленно, что мне доставит удовольствие, поскольку ты у меня на мушке, а не я у тебя. Ты хотел расстрелять меня безо всяких колебаний, так что можешь рассчитывать на взаимность. Где ждет Заславский? Где вы договорились взять меня в клещи?

Бусяцкий молчал.

– Павел Митрофанович! – приказал комиссар. – Оттащи эту падаль к двери, чтобы он своими мозгами мне сапоги не забрызгал.

Мощной хваткой Гончарюк схватил Бусяцкого за ворот исподней рубашки и потащил.

Затрещала ткань, и в руке матроса остался только лоскут. Гончарюк отшвырнул лоскут в сторону и, недолго думая, крепко ухватил Бусяцкого за волосы и потащил к порогу. Бусяцкий заорал:

– Пусти! Бо-о-льно!

– Верю, – согласился Яковлев. – Должно быть больно. А ты как думал, когда собирался расстреливать своих же товарищей красноармейцев? Что нам не будет больно? Товарищ Гончарюк! По моему счету «три» влепи этой скотине в башку две… нет, лучше три пули. Он нам теперь уже не нужен. Он здесь не единственный, кто знает, где Заславский ждет нас. Считаю: раз…

– Около Иевлева, на выезде, – мрачно сказал Бусяцкий. – Как подойдете к лесу, он должен ударить спереди, я – сзади.

– Теперь ты действительно, будешь сзади – на веревке, – бросил Яковлев. – Если я не передумаю… Сколько человек? Вооружение? Пулеметы? Еще что?

– Пулемет один, – ответил Бусяцкий. – У него тридцать штыков. Обещал еще добрать людей в деревнях по дороге…

– На что он рассчитывает?

– Ясно, на что, – буркнул Бусяцкий. – Удар с двух сторон – вам деваться некуда. Полностью косить твоих людей никто не собирался, – торопливо прибавил Бусяцкий. – Прикончили бы Николашку и все. А ты свободен. Уезжай к своим, кто тебя послал.

– Ты, сучий потрох, прекрасно знаешь, кто послал сюда комиссара Яковлева! – сказал Гончарюк и ткнул Бусяцкого в бок своим подкованным «гадом». – Комиссара Яковлева послал сюда лично товарищ Ленин. И товарищ Свердлов тоже. Выше их начальников в советской России нет!

– Ты, Бусяцкий, – добавил Чудинов, – вместе с подлецом Заславским выступил против советской власти! Ты есть белогвардейская шкура, изменник народному делу. Ты есть враг народа! Ты и твой иуда Заславский!

– Скажи-ка, Бусяцкий, – ласково спросил комиссар. – Как, по-твоему, я должен поступить с белогвардейской контрой?

Под правым глазом у Бусяцкого расплылся синяк и совсем закрыл глаз, но второй, зрячий глаз, сверкал ненавистью.

– Никто не верит, что у тебя настоящие мандаты, – хрипло выговорил он. И добавил громче. – А ты, Чудинов, говори, да не заговаривайся! Тебя весь Урал знает – да! А ты сам не знаешь, кто твой Яковлев.… Никакой он не Яковлев. Мячин он! Это он почтовый поезд ограбил и золотишко захапал! А теперь говорит, что большевиком стал? С Лениным водку пьет! Мандаты ему Ленин подписывает! А у меня совсем другие сведения, и дал мне и товарищу Заславскому эти сведения сам товарищ Филипп Голощёкин, главвоенком!.. – он плюнул на пол кровавым сгустком.

– Сам-то ты водку пил сегодня? – с неожиданным сочувствием поинтересовался комиссар.

– Ты мне наливал, что ли? – отрезал Бусяцкий. – А один стакан не считается…

Яковлев согласился.

– Да, для крепкого мужика с чистой совестью не считается. Он всегда голову на плечах держит. Может быть, и ты не потерял башку свою окончательно? А? Если не потерял и не пропил, тогда скажи мне внятно и честно – в чем моя измена? В чем измена моих боевых товарищей? Какую еще напраслину Голощёкин возводил? Говори смело, за правду я никогда не наказываю.