Сергей Коч - … всё во Всём

И со смешком отключается. Знает, как я не люблю эти ее деловые выкрутасы – билеты, шоферы, лимузины. Сказал пять слов, а устал, как 5000 метров пробежал. Хотя здесь, на южном краю света, всё еще в футах и дюймах считают. Ну, тогда 5000 ярдов.

Просто падаю, а не сажусь на скамейку и снимаю очки; солнце этого жаркого австралийского лета спряталось за деревьями. Поправляю, чтобы не упали, рюкзаки.

Итак, что мы имеем? Я в парке крохотного пригорода Сиднея, сижу на лавке. Меня ждет информация от Джесс. Может, и подкинет мне более привлекательный маршрут археолога, чем тот, что вышел здесь? Поверили мошенникам, потратили времени месяц и много денег, а оказалось, что никаких артефактов нет. Подделка. Качественная, громкая, красиво завернутая в слои почвы, но подделка. Забудем.

«Парк «Виктория» – как неоригинальны местные жители. Компактный и красивый, ухоженный, как поле для гольфа. Справа от меня больница «Гоулберн Бейс», слева – маленькая и наверняка уютная местная тюрьма. Потрясающе! Весь город – отличное место, чтобы прожить жизнь с детьми в домике с красной крышей, почти как в европейских городах, лечиться в местной больнице, быть наказанным за «пьяный руль» и провести десять суток в краснокирпичном заточении. Всё рядом. Почти на одной улице. Но нет у меня ни постоянного дома, ни семьи, ни детей. Постоянны только полеты – разъезды, гостиницы— палатки… Да и в паспорте уже больше консульских вклеек для виз и печатей, чем было страниц при получении. Можно сказать, что паспорт – это самая толстая книга в моем багаже. Никогда я не видел себя ни игроком в петанк, ни добрым бюргером, ни многодетным папашей в одном из Диснейлендов. Хотя вот эти карапузы на лавке напротив мне определенно симпатизировали. Они так жизнерадостно ели фруктовый лед, что глаза невольно искали ларечника с замороженными молочными сладостями.

Позади скамейки – площадка для собак, на которой почти 20 лет назад выгуливала своего черного лабрадора Иванка – мой яркий и короткий студенческий роман. Тогда я увлекся психологией и приехал на курс профессора Энтони Харрисона в Сиднейском Университете из своего Калифорнийского в Беркли. Там-то и села рядом со мной черноволосая славянка из еще целой тогда Югославии. У нее был старенький «жук», на котором мы и поехали сюда, на Файтфулл-стрит, дом 151, где поселились ее родные. Собственно, так я и попал из Брисбена в этот городок. Решил зайти, посмотреть на прошлое. Но прошлое ускользнуло. Нынешние жильцы сказали, что они переехали куда-то на север страны, а Иванка вроде нашла работу где-то в Европе. Только дом тот же, оливкового цвета, с настоящей черепичной крышей. Точно. Вот оно – то, что проходит сквозь года, века и тысячелетия, – черепки! Уж мне-то не знать!

Малыши, сидящие напротив, тоже обратили на меня внимание. Интересно, сколько им? Года по три-четыре? Светленькие, большеглазые, с круглыми сытыми детскими щечками. Хохочут что-то. Половина слов на их детском уникальном языке. У девочки яркие синие глаза, даже с 8 метров виден их цвет. Вот она помахала мне рукой. Я улыбаюсь в ответ и поднимаю руку. Мальчишка тоже повернул ко мне голову и стал неловко слезать с лавки. В профиль мне показалось, что у него необыкновенный нос, остренький, как у птички, немного загнутый вниз. Вот он повернулся ко мне, высоко поднял в моем направлении недоеденную холодную сладость и медленно, вразвалочку, поковылял ко мне. Когда до меня оставалось около метра, он перестал улыбаться, нахмурил свой острый носик и жутковатым, уж точно не детским, шипением, по слогам, четко и тихо проговорил:

– НЕ С-с-с-МЕЙ! НЕ СМЕ-Е-ЕЙ!

Эти слова прозвучали во внезапно наступившей абсолютной тишине. Как будто выключили все звуки вокруг. Ни птиц, ни ветра, ничего. А он медленно развернулся и со звонким смехом побежал обратно. К своей хохочущей подружке. Он влез обратно на скамейку и явно потерял ко мне интерес.

От неожиданности меня словно парализовало. В ушах стоял звон от тишины и от этого голоса. Не могу сказать, что я испугался насмерть, но волна холодного болезненного ужаса вместе с огромными мурашками прошлась по моему телу от кисти левой руки до пальцев правой. Потом через ноги ушла куда-то в землю. «Заземлился», – почему-то пришло в голову. Медленно вернулся обычный шум городского парка.

Все-таки – нет, могу сказать. Он меня напугал. Сильно. Даже смотреть в их сторону расхотелось, хотя детское щебетание продолжалось, как и раньше. Ощущение такое, что ты сам на мгновение стал мороженым. Хорошо, что без палочки обошлось.

«Вот так. Пора собираться. Уже детей стал бояться», – единственные мысли, которые пришли в голову.

Выйдя из этого оцепенения, я накинул оба рюкзака на плечи, схватил сумку и, стараясь не смотреть на звонкую парочку, пошел в сторону Клиффорд-стрит, где всегда было много такси. Весь путь до выхода на оживленную улицу мне казалось, что глаза над остреньким носом постоянно смотрят мне в спину.

– Мистер Дэннис Кочетоф? – внимательно глядя мне глаза и дежурно-мило улыбаясь, пропела смуглая, явно из аборигенов, девушка за стойкой. – Вам забронирован билет в первый класс, «Юнайтед Эйрланс»*, рейс 840, вылет в 9:45 завтра утром, прилет в аэропорт Лос- Анджелеса в 6:30 по североамериканскому времени послезавтра. Вас устраивает?

– Конечно, спасибо, – надев такую же пустую улыбку на себя, ответил я. Вариантов более комфортно провести время до вылета всё равно не будет. А в ночное время из Сиднея вылетов нет.

Пока трещал принтер, печатая мой талон, я снова, как и в каждом аэропорту мира при каждом долгом вылете, подумал, как чудесно устроен наш маленький шарик – летишь чуть больше 12000 километров, почти 13 часов внутри огромной летающей железной рыбы, а по календарю выходит 21 час. Интересно, я так молодею, или наоборот? Куда мы тратим эти «потерянные» часы?

Взяв талон, я встал в очередь таможни, где пожилой рыжеволосый служащий внимательно осматривал всех входящих и направлял к свободным сотрудникам. Он явно любил свою черно-серую форму, постоянно осматривая, не появились ли ненужные складки от его резких движений.

– Сэр, кто вы и куда направляетесь? – спросил он, выводя меня из задумчивости.

– Лос- Анджелес, пассажир, – стандартной фразой ответил я и пошел к указанному окну.

Новый таможенник оказался тоже рыжеволосым, да таким, что я невольно обернулся на распределителя, чтобы их сравнить. Кто ярче?

Юнайтед Эйрланс – United Airlines, UA-840, Американская частная авиакомпания.

– Смотрите сюда! – окликнули меня резко из окошка. Я повернулся и протянул ему документы. Он уважительно взял мой распухший паспорт, два-три раза еще посмотрел на меня, и, найдя чистое место, шлепнул очередной штамп. – Хорошего пути!