Лиза Даль - Screenplay 1. Игроманка

немыслимо, невозможно

в четвертую я медленно открывала рот, собираясь продавить «нет» сквозь сдавленное горло, в пятую я услышала из трубки:

– Так я и думал. Денис отвезёт тебя на вокзал завтра в десять.

– Я поеду на похороны, – вырвалось из меня.

Проклятье! Как я могла на это согласиться?! Я что-нибудь придумаю. Выряжусь, например, деревенским подростком, пришедшим поесть салатов на поминках, возьму с собой какого-нибудь мальчишку, дам ему денег чтоб подыграл мне, будто он мой друг, чтобы никто не лез с разговорами к одинокому юнцу. Будем стоять в сторонке, не привлекая внимания. Или…

– Хорошо, – сказал Антон. – Заедем с Вадиком за тобой завтра в полшестого утра.

– Зачем заедем с Вадиком? – прошептала я, чувствуя внезапное онемение всего тела.

– Мы поедем на похороны вместе. Ты и я.

– Антон! Нет!

Если я появлюсь там вместе с ним, внимание всех гостей неизбежно будет приковано к нам. Антона невозможно не заметить, невозможно не смотреть на него. Слишком яркий, слишком большой, вызывающе харизматичный. От него всегда исходят мощные волны уверенности и силы. Его бесполезно гримировать. Замаскировать его можно разве что чехлом от танка, предварительно накачав транквилизаторами, чтобы он не шевелился, не смотрел своими пронзительными коньячными глазами и ничего не говорил. Особенно ничего не говорил. Его голос, сильный, звучный, но в то же время бархатный, заставляет всех и всегда оборачиваться на источник этого звука. Его спутницу будут разглядывать не меньше, всем интересно в мельчайших деталях оценить избранницу настолько импозантного мужчины. На этих похоронах главным действующим лицом буду я настоящая, а не та я, что будет лежать в гробу, это на меня будет направлен лазерный луч всеобщего внимания. Все будут пытаться заговорить со мной, выяснить, кем мы приходились усопшей, что нас связывало. Я должна буду отвечать. Своим голосом. Своим знакомым.

– Что скажешь? – спросил Антон.

– Ты не можешь ехать со мной!

– Хочешь работать в одиночку? Тогда у тебя путь только один. На вокзал. Хочешь работать со мной – работай в команде.

– Хорошо, – разозлилась я.

Всегда злюсь, когда мне страшно. Наверное, это какой-то сбой в системах организма, щитовидка или надпочечники путают что-то, выбрасывают в кровь не те гормоны.

– Завтра в половине шестого утра, – прошипела я.

– Этот твой выбор, надеюсь ты это понимаешь?

– Я понимаю.

– Договорились, – промурлыкал он. – И не вздумай вырядиться мужиком, ты же знаешь, на работе мне нужна женщина. Милая хорошенькая женщина.

Он положил трубку, оставив меня на растерзание собственным мыслям. Нужно было куда– то бежать, что-то делать, готовиться к завтрашнему дню, но я только сидела, со злостью впиваясь ногтями себе же в бёдра. И лишь спустя несколько минут до меня дошёл весь окончательный ужас моего положения. Антон собрался на похороны вместе со мной, если я провалюсь, я утяну и его за собой. Всем, конечно, будет очень интересно, кем он приходится инсценировавшей собственную смерть неудачливой мошеннице. Чего он ждёт от меня сейчас?! Что я, наконец, осознаю и откажусь?!

Милая хорошенькая женщина спустилась к Антону следующим утром. Она подходила к нему сзади, пока он курил, стоя у большого чёрного внедорожника. Я шла к Антону, Антон смотрел на меня. И даже когда я подошла вплотную, он меня не узнал. Только спустя целую вечность, на протяжении которой я не мигая смотрела ему в глаза, он выбросил окурок и усмехнулся:

– Милая хорошенькая женщина?

Я цепляю очки на нос, открываю дверь, беру свой букет, неловко пытаюсь дотянуться дорогими замшевыми сапогами до весенней грязи, оборачиваюсь:

– Подай мне руку, сынок…

Экзамен начался.

Я докажу Антону, что могу перевоплощаться так, что будь у меня родная мамаша, то и она бы меня не признала. Хотя с мамашей, в отличие от всех тех, кому я хорошо знакома, проблем бы как раз не возникло – в последний раз она видела меня лет двадцать назад. Помню её быстрый поцелуй в лоб «Не бойся, детка» и стремительный перестук каблуков по лестнице. Я в пижаме у неё подмышкой, боюсь, что вот сейчас она оступится, и мы покатимся вниз. Помню выстрелы. «Стой, сука! Отдай моего ребёнка!» Помню крики. Помню, как отец таскает её за волосы, а она на коленях умоляет его не стрелять. Отползает, пятится посреди лужи назад, тянет ко мне руки, но отползает. Помню, как прижимал меня к себе отец, запах водки и пота, помню, как изворачивалась в его руках, чтобы посмотреть на маму, а видела зажатый в его руке, направленный на неё чёрный пистолет. Помню, как потом на вопросы «А где твоя мама, Машенька?», загадочно улыбаясь, отвечала: «Папа говорит, она сбежала с жидом». Меня всегда почему-то веселило это слово «жид»…

– …подай мне руку, сынок.

Антон усмехнулся, открыл свою дверь, обошёл машину и помог мне спуститься на землю.

– Ах, какая грязь, какая грязь, – причитала я глухо.

Вчера я выехала в поле, села на землю и кричала что было силы на протяжении полутора часов. Этими криками я убила сразу двух зайцев. Выплеснула весь свой ужас, всю свою панику и самое главное – сорвала голос. Я сипела и хрипела, как старуха, что было весьма кстати, потому что таков был мой нынешний образ. Состаренная кожа, обвислые щёки, бесцветные брови и ресницы, тёмные круги под глазами, тонкие губы, очки с толстыми стёклами, седой парик. Большая волосатая родинка на щеке, призванная отвлекать на себя всё внимание. Траурная шляпка с вуалью, чёрное пальто, манто из чернобурки, скрывающее молодую шею, чёрные траурные перчатки, скрывающие молодые руки. Большой букет, за которым я могла бы прятаться. Сутулые плечи, шаркающая походка.

Держа Антона под руку, мелкими шажками я приближалась к своему гробу, чувствовала, что скорбящие и остальные не сводят с нас глаз. Огромный, под два метра, широкоплечий мужчина и повисшая на его руке старушка в старомодной шляпке с букетом в руках. Каменея и цепенея, я подходила всё ближе, но по-прежнему видела только тёмные, почти неотличимые друг от друга фигуры. Я не смогла бы сказать, кто из них кто, но порывы ветра доносили до меня знакомые ароматы их парфюма, знакомые тембры их тихого шёпота. Больше всего меня беспокоило то, что я не видела их глаз и не смогла бы прочесть в них искры узнавания, случись кому-то из собравшихся опознать в старушке несостоявшуюся покойницу. Я должна была их видеть, и я предусмотрела это. Вместе с очками приобрела и линзы с диоптриями противоположного значения, чтобы с их помощью компенсировать искажение картинки и изменить цвет своих глаз. Была уверена, что положила их в сумочку. Отсутствие линз я заметила несколько минут назад, что и спровоцировало приступ паники в машине.