Бекнур Кисиков - Я тебя… More

– Привет, – попытался поцеловать девушку Арсен и невольно вдохнул ее терпкий, цветочный запах, такой притягательный.

– Здравствуйте, – уклонилась она от поцелуя и протянула руку для приветствия.

– Разве мы не на «ты»? – неловко пожал протянутую руку Арсен, про себя посетовав, что не купил цветы.

– Мы с вами знакомы меньше суток, – взглянула она на часы.– А точнее, двадцать часов.

– Как «ты», то есть вы… точны. Но ведь мы провели ночь вместе? – Игриво спросил Арсен.

– Не путайте, – укоризненно погрозила она пальчиком. – В разных комнатах, как соседи в гостинице.

– Ну, не буду спорить. Я все же буду на «ты». Уж прости за фамильярность.

– Ничего страшного, вам и по возрасту можно, – улыбнулась она.

– Ну почему нужно подчеркивать возраст? Разве я намного старше тебя? – Деланно обиделся Арсен и, слегка взяв ее за локоть, повел в зал. – Что же, пошли, Юная Леди. Кино уже начинается.

Людей было мало, небольшая группа девушек в середине зала и одинокий парень на первом ряду почему-то в солнцезащитных очках. Через несколько минут после начала сеанса зашла пара среднего возраста: полные, солидные, надменные. И чопорно, с демонстративным пренебрежением к окружающим, важно уселись на первый ряд.

– Мэр города с супругой, – шепнула Сулу.

Парень в солнцезащитных очках, увидев их, быстро перебежал на другой ряд. В середине сеанса зашла группа подростков с попкорном, напитками и в зале стало шумно: смех, постоянные комментарии слышались со всех сторон. Зрители недовольно поглядывали на них, а супруга мэра строго цыкнула, после чего подростки притихли.

– Вот поэтому я ненавижу попкорн, – мрачно изрек Арсен.

– Почему же? – удивилась Сулу.

– Потому что это отвлекает от фильма, который нужно смотреть, а не жевать. Раньше просмотр фильма – это целый ритуал, как поход в театр. Ведь в театре никто не жует?

– Ну, театр – это храм искусства, там нельзя жевать.

– Но чем кинозал отличается от театра? Разве кино – это не искусство, а кинотеатр – не храм искусства? Так почему в одном можно, а в другом нельзя?

– Потому что в театре на сцене играют живые люди. А кино – это всего лишь показ одной из тысячи копий.

– Но ведь эти копии оживают во время просмотра.

– Арсен, не ворчи, ты слишком серьезен, – погладив его руку, она незаметно перешла на «ты». – С попкорном ведь веселей смотреть. И любой, даже скучный фильм, можно, как говорится, прожевать.

– Этим-то и портится смысл просмотра. Мне кажется, это даже неуважение к фильму.

– Ты слишком утрируешь, Арсенчик, – она впервые произнесла его имя ласково. Неожиданно и приятно. – Это всего лишь фон. Разве дома ты не ешь перед телевизором?

– Никогда.

– А ведь я так мало знаю тебя. Где твой дом? И есть ли у тебя семья? Ты ничего не рассказываешь о себе.

Арсен замолчал. Есть ли у него дом? На этот вопрос у него не было ответа.

Какое-то время ехали по большой трассе вдоль железнодорожного пути. Но через несколько километров пришлось свернуть с основной трассы, и дорога стала хуже. Водитель мастерски объезжал выбоины и колдобины, но иногда колеса залетали в яму, тогда и водитель и пассажир подпрыгивали на сиденьях.

Путь пролегал по пыльной степи, мимо развалин и заброшенных домов, среди которых временами белели кости животных. Обогнув соленое озеро, покрытое белой коркой, они поехали по узкой колейной дороге, по бокам которой росли чахлые кустарники, каким-то образом выжившие здесь, несмотря на сухой климат. Жизнь дала им маленький шанс, которым они максимально воспользовались: изо всех сил тянулись к солнцу.

Даже в этой безжизненности была жизнь.

Деловито сновали ящерицы, жирный сурок важно разглядывал их возле своей норы, на кустах весело щебетали маленькие юркие птички.

И верблюды, эти царственные обитатели пустыни, величественно вышагивали, словно на торжественном параде.

Пустыня и степь.

Трудно было их отличить.

И в степи пески мелкие, незначительные. В то время как в пустыне виднелась целая гряда из песчаных барханов. И когда путники проезжали пустыню, видели, как тяжелый вездеход увяз в песчаной трясине, буксуя, рыча двигателем.

Но временами пустыня великодушно предоставляла отдушину в виде оазисов, где среди деревцев вокруг небольших озер собирались на водопой птицы и животные.

А в небе парила, неторопливо кружась, большая черная птица, зорко выглядывая добычу, и временами устремляясь вниз.

– Черная птица, – указал на нее водитель. – Местный санитар.

– Она ест слабых и больных?

– Да. Как правило, это птицы и мыши, которые разносят инфекцию. Но если повезет, то иногда побалуется зайцами да ягнятами. Но чаще всего она питается падалью. Это не беркут, Черная птица слишком ленива, чтобы долго охотиться.

– Такое ощущение, что здесь нет ничего живого, – задумчиво произнес Арсен, разглядывая бескрайний горизонт.

Водитель усмехнулся и ничего не ответил, только включил автомагнитолу. И тут же раздалась ритмичная музыка, совершенно не вписываясь в окружавшую их застывшую меланхолию.

«Пустыня безжизненна.

Она абсолютно враждебна людям. Всему человечеству.

Пустыня не несет никакой пользы людям. Почему люди живут в песках? Разве есть в этом смысл? Разве можно выживать в этой депрессивной действительности?

Или людям нравится быть частью этой унылой жизни? Может, в этом есть какое-то самопожертвование? Или мазохизм.

Вокруг тоскливо, и на душе становится тягостно.

Может быть, поэтому ушло море, потому что люди любят пески?».

– Вон там, видите белый мазар 10 10 Мазар – могила мусульманского «святого» (аулие). В первые века исламской истории поклонение каким-либо объектам считалось проявлением язычества. ? – отвлек его от мыслей водитель.– Он построен в честь святого, который обитал в этих местах. Его звали Пустынником. Говорят, он прожил сто двадцать лет.

– Он жил один? – Арсен, вглядывался в белое строение, занесенное песком.

– Да, – ответил водитель, прочитав на ходу молитву и проведя ладонями по лицу. – Абсолютно один. Ни семьи, ни детей, полное одиночество.

– Поэтому, наверное, и прожил так долго.

«Жить одному трудно и в густом городе. Но в пустыне, без какой-либо связи с внешним миром?»

– Зачем человеку сто двадцать лет, если он собирается проводить их в голой пустыне?

– Не знаю, – покачал головой водитель. – Может, он был счастлив именно здесь?

– Я не представляю, как можно быть счастливым, живя тут.

– А я застал его.

– Ты ходил к нему в детстве? – Арсен ненавидел себя за фамильярное тыканье младшим по возрасту. Но говорить посередине пустыни «вы» водителю ему казалось нелепым.