Кассия Сенина - Золотой Ипподром

Василий потихоньку отвернулся, не в силах скрыть улыбку.

– Спасибо, ваше высочество! – Обрадованный Панайотис даже слегка поклонился. – Но вопрос в том, как донести этот вопрос вопросов до иерархии?

– Очень просто: надо поговорить со святейшим патриархом, – быстро отозвалась принцесса.

– Гм… Об этом я не подумал, – проговорил Стратиотис. – Но ведь святейший многолетен, и немощен, и истомлен напряженной литургической жизнью, которая…

– Так поговорите с его духовником! Скажите, что вас к нему послал… владыка Кирик!

– Премного, премного благодарен! – Панайотис закивал в легкой задумчивости, после чего наградил слушателей длинной и многозначительной фразой, в которой можно было понять только ключевые слова.

– О! – воскликнула вдруг Катерина, глянув куда-то вдаль. – А вот и он сам!

– Кто? – одновременно спросили журналист с возницей.

– Отец Евпсихий, патриарший духовник! Вон он, только что скрылся за колонной!

– Не может быть… – усомнился Стратиотис. – В таком месте?

– Между прочим, нормальное место, – слегка возмутилась принцесса.

Она решительно взяла журналиста за локоть и быстро развернула в направлении колоннады. Несмотря на существенную разницу в росте и физической силе между Катериной и Панайотисом, маневр удался, благодаря растерянности журналиста.

– Догоните же его, вам сегодня везет! – сказала принцесса почти приказным тоном.

Панайотис нерешительно двинулся вперед, что-то бормоча под нос. Когда он отошел, принцесса напустилась на Феотоки:

– Как ты мог поддерживать разговор с этим занудой?! Я не могла дождаться, когда он исчезнет отсюда со своими монахами! Вот, в самом деле, нашел тему для разговора на балу! «Признавая стратегическую важность этого нефтепровода не могу не заметить, что ущерб, который он может нанести соблюдению литургического устава киликийских монастырей…» – передразнила она Панайотиса, надув щеки. – Ну, что за бред?! Подумаешь, день-два они помолятся не в то время, в какое всегда, или меньше псалмов прочтут, чем обычно, от этого что, небо рухнет? Вообще не понимаю, как можно всерьез говорить о таком! Неужели тебе это интересно?

– Не особенно. – Василий улыбнулся. – Но, видишь ли, ему тоже надо с кем-то пообщаться, а большинство людей на него реагируют, наверное, примерно как ты, а ему скучно и вообще… Ну, словом, я решил пожалеть ближнего, с меня ведь не убудет, если я послушаю его разглагольствования, а ему бальзам на душу!

Принцесса хмыкнула и ничего не ответила. Формально возница был прав, но это раздосадовало ее. «Пожалеть ближнего», может, и хорошо, только она бы куда с большим удовольствием поприкалывалась над Стратиотисом! Но Василий ее не поддержал…

– Кстати, если он такой зануда, то как же его держат в официальном издании, опекаемом сама знаешь кем? – с толикой лукавства поинтересовался Феотоки.

– Так говорят, пишет-то он совсем иначе! Я, правда, не читала.

Вдруг рядом, словно из-под земли, возник препозит Евгений и, грациозно поклонившись, сказал:

– Ваше высочество, прошу прощения, что вторгаюсь в вашу беседу с господином Феотоки! Ее величество просила передать, что хочет побеседовать с вами немедленно. Она ждет вас в малахитовой гостиной.

В небольшую гостиную, одно из многих окружавших огромный бальный зал помещений, где стены были облицованы зеленым с белыми прожилками мрамором, а декоративные колонны и потолок малахитом, Катерина вошла с некоторым сердечным трепетом, но готовая к схватке – она догадывалась, о чем мать хочет говорить с ней: конечно, августе не могло понравится то, как дочь игнорировала юного Враччи, несмотря на вчерашние пожелания родителей… Императрица сидела на обтянутом золотой парчой диване, перед ней на столике, отделанном малахитом и позолотой стояли несколько бокалов с соками. Евдокия окинула дочь взглядом и сказала:

– Садись. Соку хочешь?

Принцесса молча села рядом с матерью, взяла бокал гранатового и отпила чуть-чуть.

– Я вижу, твой первый выход в свет проходит успешно, – продолжала августа. – Поздравляю!

– Спасибо! – Катерина улыбнулась.

– Теперь тебе предстоит много общаться с представителями сильной половины рода человеческого, и по этому случаю я хочу кое-что сказать тебе, не как мать дочери, а как женщина женщине. Ты должна иметь в виду, что мужчины тщеславны ничуть не менее, а то и более женщин, и у них обычно очень высокая самооценка. Поэтому, если ты хочешь привлечь внимание мужчины, то постоянно вешаться ему на шею или играть при нем роль опекунши – не слишком удачная тактика.

Катерина вспыхнула и хотела заговорить, но августа чуть прикоснулась к ее руке:

– Подожди, сначала выслушай. Я объясню, почему это так. В первом случае мужчина может счесть тебя легко доступной и перестанет уважать, а во втором ты в конце концов начнешь его раздражать, потому что он почувствует себя униженным. А если ты хочешь дать понять мужчине, что он тебе не нравится, то нарочито избегать его и вести себя невежливо – тоже не самая удачная тактика. Если мужчина глуп, то тонких намеков не поймет, а грубость станет для него поводом пересудить тебя в какой-нибудь компании и даст пищу для сплетен. Если же он умен, то припишет твое поведение не своим недостаткам, а твоим. Например, он вполне может подумать, будто ты избегаешь его потому, что боишься показаться перед ним в невыгодном свете.

Принцесса вздрогнула и, чуть помолчав, проговорила:

– Ты хочешь сказать… что Луиджи Враччи…

– Луиджи, да будет тебе известно, прекрасно танцует. Поэтому смотри, как бы он не подумал, будто ты избегаешь его потому, что сама танцуешь не очень-то хорошо. И, что еще хуже, то же самое он может подумать о твоем уме, образовании и других качествах.

Катерина покраснела и закусила губу.

– Ну, я могла бы с ним станцевать, конечно, – сказала она, – но у меня уже не осталось свободных танцев.

– О, тебя надо отдельно поздравить с таким успешным дебютом! Но эта проблема легко разрешима. – Августа поднялась. – Сейчас я прикажу объявить белый вальс.

Принцесса, которая уже собиралась встать, откинулась на спинку дивана и растерянно посмотрела на мать.

– И что, я должна буду… пригласить его?

– Боишься? – спросила Евдокия, чуть приподняв брови.

– Боюсь?! – Катерина вскочила на ноги. – Нисколечко!

– Тогда вперед!

Медленно поднимаясь по застланной темно-красным ковром лестнице на площадку, откуда объявлялся очередной танец, императрица ощущала, как в ней закипает досада. Мало того, что Катерина повела себя на балу невозможным образом – надо молить Бога, чтобы заметившие это гости и журналисты списали всё на ее «детский возраст» или наивный восторг перед героем нынешних бегов! – но еще и дочь Никоса вовсе не собиралась затевать интригу с Луиджи, на которую ее собирался подговорить император. По просьбе августы, Евгений показал ей Мари: юная турчанка и не подумала «поиграть» с Луиджи, проводя время совсем в другом обществе. «То ли она совсем глупенькая, то ли он ей так хорошо объяснил? – сердито думала Евдокия. – И хоть бы поинтересовался, как этот „прелестный ребенок“ выполняет его задание!» Но Константин как пропал после Фракийского вальса в бильярдной, так и не выходил больше оттуда. А ведь она сказала ему, что белый вальс будет вскоре после Венского, и муж обещал к этому времени появиться в зале, чтобы она могла пригласить его… И вот, где он?! Нет, ждать его дальше нет никакой возможности, надо немедленно пресечь баловство дочери, которое уже могло кое-кому показаться скандальным! Хорошо бы, Конста все-таки появился в зале, когда она объявит белый танец… А если он не появится? Тогда ей придется приглашать кого-то другого. Но кого?..