Вероника Горбачева - Когда возвращается радуга. Книга 3

А через несколько дней под покровом ночи слуги незаметно покинут гостиницу…

Неискушённой в интригах и политических играх девушке всё это показалось чересчур сложным; но своему крёстному отцу она доверяла. Молочный брат герцога Эстрейского, его правая рука, благороднейший человек, по определению не мог предложить ей ничего плохого. И в который раз она возблагодарила судьбу за прекрасных людей, встретившихся на её жизненном пути.

Ей, привычной к восточным шароварам, не составило труда обжиться в мужском костюме, к тому же, за ночь усердно подогнанном искусной Фридой под фигурку хозяйки. Куда сложнее оказалось уговорить Али остаться. Подействовало лишь вмешательство того же маршала, пояснившего сурово, что своим присутствием нубиец рано или поздно выдаст госпожу возможным врагам с головой, что говорится; а вот, оставшись, напротив, поможет отвести от неё возможное новое покушение. «Трудно, но как солдат солдата я тебя понимаю», неожиданно сказал при этом Винсент Модильяни. «Самое тяжкое в бою – отсиживаться в резерве. Но кому-то надо это делать, чтобы в нужный момент влиться в бой со свежими силами. Терпи, Али. Это приказ». И, несмотря на то, что нубиец яростно сверкнул белками, показывая, что принимает распоряжения лишь от госпожи Ирис, он… смолчал. И остался.

Хоть долго ещё та чувствовала затылком обиженный и возмущённый взгляд телохранителя…

Лошадка ей досталась смирная и покладистая, всадницу чувствовала прекрасно, а потому они быстро приноровились друг к другу. Уже на ходу, в пути, пользуясь тем, что в поле, через которое пролегала дорога, на многие туазы вокруг невозможно было спрятаться ни соглядатаю, ни шпиону, маршал Винсент объявил о правилах поведения в пути. Правилах «игры», как он выразился.

На людях – никаких особо дружеских или иных проявлений того, что они давно знакомы. Их группа – случайные попутчики, объединившиеся по пути в Лютецию ради собственной безопасности, да и чтобы скрасить дорожную скуку. На возможных остановках в придорожных трактирах каждый заказывает своё, чтобы не выделять старшего, ибо они, ещё раз напоминает, каждый сам по себе: странствующий монах, дворянин-одиночка, дворянин с пажом. Пажу вести себя тихо и скромно, первым не заговаривать, если надо – отвести в конюшню лошадей, свою и хозяйскую. Перед тем, как подсесть к ним за стол, дождаться разрешения. Лишний раз рта не открывать! Ибо слишком уж нежный для юноши голос может выдать…

Это было настолько интересно и захватывающе, что на какое-то время тревога об оставленной в Эстре матушке Мэг приутихла. Да и благостный ночной сон, отдать ему должное, притупил страхи, отодвинув на задворки сознания. Обычно волнение усугубляется невозможностью что-либо сделать; а они уже в пути, и с каждой минутой всё ближе к Мэг. Хотя, если судить по расстоянию на карте, вроде бы отдаляются… Чудо-портал, спасительный переход между городами, поставленный когда-то Древними, выручит их, перенеся в Эстре за считанные мгновенья. Главное – до него добраться.

До полудня они сделали две небольших остановки – размять ноги, дать небольшую передышку лошадям, а заодно по необходимости наведаться за придорожные кусты, выплачивая невольную дань природе, что уж тут поделать… Но когда солнце встало в зените, сияя и слепя, маршал Винсент на правах старшего объявил привал. Они как раз въехали в небольшую рощицу неподалёку от Фонтенбло, до Лютеции оставалось несколько часов рыси, и, несмотря на возрастающее нетерпение Ирис, Модильяни довольно твёрдо осадил её.

– В первую очередь отдых нужен животным, дорогая крестница. Хорошо, если до конца пути нам не встретятся неожиданности вроде засады; я рассчитываю, что мы успеем проскочить в Портал до того, как нас, возможно, случайно опознают. Предпочитаю переоценить противника, чем недооценить. И если нас будут поджидать – лучше, чтобы при этом наши кони не были загнаны. У вас час, господа, – обернулся к остальным. – Полноценный час всем на отдых.

Как ни рвалась Ирис вперёд – благоразумие взяло верх.

Да к тому же, мужчины, явно не думающие в дороге об удобствах и чистоте, не догадались бы, что большую салфетку, прикрывающую корзину, собранную в дорогу заботливым Марком, можно использовать, как скатерть, постелив на траву, и, уж тем более, что несложным нашёптыванием можно отогнать мурашей и прочих насекомых от заманчивого куска холста с разложенными на нём вкусным хлебом, сыром и варёными яйцами. Брат Тук одобрительно хмыкнул, глядя на хлопоты «пажа», лёгким мановением руки привлёк небольшое облачко, что послушно затенило рощицу, и отошёл к лошадям, ослабить подпруги, дабы и животные перекусили.

Как человек военный, верный своему слову, да ещё и привыкший не упускать ни малейшей возможности для сна впрок, Модильяни, наскоро подкрепившись, спокойно растянулся в тени ближайшей молодой ракиты и уснул, прикрыв лицо шляпой. Неподалёку прикорнулся Филипп. Заметив, как тот устало прикрыл глаза, Ирис почувствовала угрызения совести. Эти мужчины не спали всю ночь, обеспечивая её безопасность…

– Отдохни и ты, дочь моя.

Брат Тук легко вогнал в землю посох, и от того разлетелись во все стороны почти невидимые глазу брызги.

– Он покараулит и известит о возможном приближении чужаков. Брат Винсент знает мои методы, потому и не назначил караульного… Если тебе неспокойно – пройдись, да помолись, усмири мысли. А я пока прочту дневное правило, всем нам в помощь.

Ирис не совсем поняла про «дневное правило», но благодарно кивнула. Это мужчины привыкли проводить, порой, сутки в седле, а у неё сейчас ныли и спина, и ноги… Если прилечь по примеру остальных – подниматься потом будет ох как трудно. Лучше размяться.

Она наполовину пересекла жиденькую рощицу, напилась из ключа, бившего неподалёку, послушала птиц… и пошла на нечто жёлтое, видневшееся впереди в просветах деревьев. Что-то яркое, обеспокоившее, вдруг разбередившее в душе старые страшные воспоминания.

Вышла на цветущий луг и…

… вскрикнув, опрометью бросилась назад.

Не замечая, как задевают по лицу редкие ветви, чудом не натыкаясь на стволы деревьев, добежала до ручейка, и, не в силах более сдерживаться, опустилась на землю и горько заплакала. Перед глазами стояли яркие одуванчики, глазастые, пушистые, оставляющие следы от пыльцы на носу, щеках, пальцах; они выглядывали из луговой травы и улыбались ей, как в тот страшный день, когда…

Брат Тук, невесть откуда взявшийся, сидел рядом, гладил её по голове и тихо спрашивал:

– Ну, что, что тебя так напугало, дитя?

– Од-д-у… – шептала она, – о-о-дуван…

И никак не могла одолеть это трудное слово. Потому что горло вновь затянула позабытая, казалось бы, петля страха.