Марат Байпаков - Танаис. Путь домой

– Говорливая. Уважения заслуженного требует, – подмигнул с хитринкой сторожам. Обращаясь к поломанной ноге товарища, добавил: – Ещё как почитаем тебя, храбрая. На руках носим. – И продолжил, обращаясь к полусонным уставшим мужам: – Того хмыря видите, в её стрелах? Тащите к вождю. Порадуем Нети. Добыча как-никак знатная. Аж целый вождь трофеем достался. – С теми словами Мер, не ведая усталости, понёс второго степного мака, как он говорил, «домой». В дороге сотник счёл долгом, помимо частого выкрикивания «Степные маки!», «Верховный!», громко говорить с молчаливой попутчицей. Так как ничего, кроме кузни, муж не видывал до похода в земли Чжоу, то и беседа вышла всё про бронзу да золото.

– …Мечи не делал, врать не буду. Но железные клевцы разок таки смог. Да-да, выковал, не сомневайся. Честно… – Мер говорил так, будто собеседник стоял перед ним, а не висел кулём на плече. Муж шагал твёрдо. В беседе с самим собой парировал невысказанные возражения.

– …Говоришь, мягкий металл это железо? Ну как сказать. Хлопотный, да, согласен. С бронзой-то привычнее управляться. Знаешь, а я ведь украшения люблю мастерить. Да-да! Украшения. Пряжку, к примеру, на ремень… – Мер всё говорил и говорил. Вот только попутчица хранила молчание. Дойдя до костров, сторожа из охранения расстались с Мером. Пленный отправился дальше, до повозки Таргетая. Мер зашагал к степным макам. Беседа про кузнецкие будни да про металл не заладилась – дивчина помалкивала, но и не стонала к вящей радости Мера. Здоровяк оставил неуклюжие попытки скрасить дорогу, и оставшийся путь до знакомых костров проделали молча. Уложив деву рядом с первой спасённой, достойный муж встретил твёрдый взгляд голубых глаз:

– В поход пошёл за женой ?

Подумав, Мер не спеша ответил:

– За друзьями пошёл.

Первая спасённая открыла глаза. Две пары глаз: карие и голубые – испытующе смотрели, не отрываясь, на Мера.

– Нашёл друзей? – продолжила расспрос голубоглазая.

Мер поднял углом бровь:

– Друзей-то? Обрёл, как не обрести-то. Обрёл и обретаю, считай что каждый день. Иной раз даже ночью тёмной нахожу. – Мер замолчал. Трое молча изучали друг друга. Вдруг, что-то припомнив, кузнец хлопнул себя ладонью по лбу. Шлепок получился громкий, но девушки не улыбнулись.

– Да что ж стою? О, голова моя! – Муж принялся нарочито шумно рыться в недрах объёмистой кожаной дорожной сумы. Найдя искомое, заулыбался. Присел у кареглазой. Раскрыл кисет. Уважительно обеими руками протянул:

– Вот. Держи, родимая. Раны посыпай. То – кора и лист тополя с грибком особым. С проверенным грибком, так скажу. Рану от гнили сбережёт.

Кисет принят, но, по понятной причине, только одной рукой. Мер встал. Вздохнул, как после тяжёлой работы. Довольным взглядом обвёл обеих воительниц.

– Пойду к воде? Вам принесу. – Девушки переглянулись и отрицательно закачали головами. – Нет? Тут у костра заночую. Зовите, если вдруг понадоблюсь. – Мер повернулся спиной и в спину получил неожиданный вопрос:

– Имена наши не хочешь узнать, кузнец? – Мер живо обернулся. Усталость взяла верх и над здоровяком – лицо угрюмо обвисло. Молча выжидающе посмотрел.

– Очень даже хотелось узнать имена. Но ведь не скажете? – Мер поднял глаза к звёздному небу. С лёгкой обидой в голосе звёздам послал слова: – Смеялись надо мной всю дорогу. Камешками кидались. Прозвища обидные придумывали. «Бычком», слышал, прозывали. Или как там ещё… – Но Меру не дали припомнить очередную девичью забаву.

– Бау имя моё. – Кареглазая протянула кинжал рукоятью к Меру. Воитель обернулся, принял дар обеими руками. Достал из ножен, поцеловал клинок. Приложил дар к тому месту, где сердце, потом ко лбу. Дар исчез в походной суме.

– Ки, добрая. – Голубоглазая протянула лук, в бересте оклеенный. – Имена получил? Доволен? – Мер, приняв суровый вид, торжественно проделал с луком то же, что и с первым даром. Вот только в полном горите Мера места для лука не нашлось. Без долгих раздумий он ответным даром передал Ки свой лук, в полосках кожи, и две стрелы в довесок. Бау получила кинжал.

– Сам делал? Оленя на рукояти – тоже сам? – Бау попыталась улыбнуться, но улыбка вышла болезненной.

– Да, старался. Уж извиняй, если простоват вышел. Мастерство наработаю. При Вэне им сражался. – Мэр ожидал насмешки, но девушки восхищёнными глазами изучали дары. Ки подняла голову и неожиданно сказала такие слова, от которых ноги здоровяка подкосились. Немалых размеров воитель чуть не рухнул наземь.

– Ритуалы соблюдёшь или по-глупому свататься к нам будешь?

Муж, уже сидя, дико вращал глазами, утратив дар речи. Придя же в себя, поднялся с земли. Провёл растопыренной пятернёй по бородке. Откашлялся:

– Как полагается, так и пожалую к вам обеим. – Мер и не думал шутить, но слова его вызвали улыбку. Разговор интересного свойства разбудил других воительниц. С десяток свидетелей присели, приподнялись со шкур, наблюдая за участниками беседы.

– Ну так-то должно по весне справлять. Или ранним летом? – поддержала Бау слабым голосом подругу.

– Дождусь весны, уже совсем скоро. А потребуется – и лета дождусь! – Мер поправлял ремень, затем стряхнул уж совсем запоздало грязь брани со штанов.

– Жених, мы ещё и в поход на горы собираемся пойти. Да, моя подруга? – промолвила Ки, Бау кивнула одобрительно. Девы как бы настойчиво вели Мера к какому-то туманному соглашению.

– Тоже туда, мои девы, путь держу. Совместно идти, оно, конечно, будет легче?.. – Кузнец отличался понятливостью. Снял шлем. Пригладил волосы в косе.

– Лечить нас будешь? – Ки посмотрела на израненную Бау, вернулась взглядом к Меру. – Раны серьёзные у нас.

– Право, вот о заботе и говорить не стоит! Само собой, положено обеспокоиться о раненых. Как в лесу вас обеих выискал, так и буду впредь оберегать. Не принято же хворых бросать! – Муж говорил так твёрдо, словно клялся, да и был к тому же рад новым хлопотам. – Девы, уложения отцов не нарушу. Терпения у мастеровых вдосталь.

– Так что ты там про дружбу говаривал? – Бау вспомнила то, что её более всего волновало. Открыла глаза, морщась от боли.

– Дар Богов, чувство-то желанное. – Мер приложил правую руку к тому месту, где сердце. – Когда даётся Богами, ценить надобно. Оберегать. Щедрость-то громадная.

Правые руки поднялись – клятвы Мера приняты. А вот веки, напротив, опустились – командиру сотни дали понять, что разговор окончен. Муж, поклонившись, отошёл к ближайшему высокому костру.

Извилистой вереницей посреди дороги высились огни, согревавшие спящих. Тысяча костров тихо распевала песни победы. Танцевало пламя под потрескивание веток. Наверное, в ту ночь не было среди уставших воителей более счастливого человека, чем Мер, уснувший среди степных маков.