Вальтер Скотт - Черный Карлик. Легенда о Монтрозе (сборник)

В назначенное время фермер действительно воротился, да еще не один, а вместе с Кристи Уилсоном: их торг сладился так благополучно, что не пришлось прибегать к судебному разбирательству. Мой почтенный и ученый покровитель не преминул присоединиться к их обществу, желая воспользоваться угощением, обещанным как для ума, так и для тела, хотя всем известно, что касательно последнего он отличается крайней умеренностью; хозяин трактира тоже примкнул к компании, и просидели мы за столом до позднего вечера, приправляя потребляемые напитки множеством отборных рассказов и песен. Последнее происшествие этого вечера, оставшееся у меня в памяти, состояло в том, что мой ученый и уважаемый покровитель свалился со стула, предварительно произнеся длинную речь в похвалу трезвости и заключив ее цитатой из «Скромного пастушка» {2} 2 «Скромный пастушок» – пасторальная драма шотландского поэта Аллана Рэмзи (1686–1758). , откуда он заимствовал куплет, относившийся, собственно, к скупости, но весьма удачно применил его к пьянству:

В течение вечера не забыт был и Черный Карлик [2], а старый пастух Баулди знал о нем столько рассказов, что сумел заинтересовать слушателей. Оказалось, между прочим, однако не прежде, чем опорожнили третью миску пунша, что и сам фермер далеко не так недоверчиво относился к этому предмету, как можно было подумать сначала: он заявлял себя вольнодумцем и прикидывался неверующим в старинные россказни только потому, что считал подобную слабость неприличной для человека серьезного, делового, платящего до трехсот фунтов в год одной аренды, тогда как на самом деле он был далеко не прочь верить тому, во что верили его предки. Я, по обыкновению, пустился на разведку, порасспросил и других лиц, обитавших в той же дикой и пастушеской местности, где происходила следующая предлагаемая повесть, и, по счастью, мне удалось собрать многие нити этой истории, мало кому известные, но до некоторой степени могущие разъяснить такие обстоятельства, которые, по слухам, преувеличенным молвой, могли сходить за настоящие чудеса и подавать повод к самому нелепому суеверию.

В одном из отдаленнейших уголков южной Шотландии, там, где воображаемся черта, проводимая по вершинам обнаженных гор, отделяет эту страну от сопредельного ей королевства, возвращался с охоты на оленя молодой человек, по имени Галберт или Габби Эллиот, зажиточный фермер и потомок того Мартина Эллиота из Прикен-тауэра, о котором сохранилось немало преданий в пограничных летописях и песнях.

В старые годы водилось множество оленей в этой глухой и пустынной местности, но теперь они стали редки, и немногие оставшиеся стада укрывались в таких отдаленных и неприступных уголках, что охотиться за ними становилось все затруднительнее и рискованнее. Тем не менее в краю еще было много молодых людей, страстно предававшихся этой охоте, невзирая на сопряженные с нею труды и опасности.

Прошло уже более ста лет с тех пор, как пограничное население вложило свой меч в ножны после мирного соединения корон Шотландии и Англии на челе британского короля Иакова Первого {3}. Но страна все еще не совсем утратила следы своего прежнего боевого духа. Так как в минувшем столетии мирные занятия граждан многократно были прерываемы междоусобными войнами, жители не успели окончательно привыкнуть к ведению правильного хозяйства; они едва начинали заниматься овцеводством, и то в небольших размерах, и главной статьей доходов было все-таки откармливание рогатого скота по холмам и лощинам.

Поблизости от жилища фермера обыкновенно распахивался участок земли, на котором сеяли овес и ячмень в количестве, достаточном для прокормления хозяйской семьи, а обработка этого поля – сама по себе плохая и небрежная – требовала так мало времени, что и фермер, и его работники не знали, на что употребить свой досуг. Молодые люди проводили много времени на охоте и на рыбной ловле, и тот предприимчивый дух, который часто побуждал предыдущие поколения к разбойническим набегам и удалым побоищам, выражался в новейшую пору в страстном увлечении этими деревенскими забавами.

В тот момент, когда начинается наша повесть, наиболее отважные из юношей скорее с надеждой, нежели с опасением выжидали случая отличиться на военном поприще подобно своим предкам, подвиги которых составляли главный предмет рассказов и толков в семейных кругах. Прошедший тогда закон о безопасности {4}Шотландии произвел в Англии переполох, потому что на основании его казалось вполне вероятным, что по смерти королевы Анны {5}, занимавшей в то время престол, государство снова распадется на два отдельных королевства. Тогдашний первый министр, Годолфин {6}, предвидел, что единственное средство избежать междоусобной войны – это установить заранее нераздельность государства.

Каким образом осуществилось это постановление и как мало можно было ожидать от него вначале тех благодетельных результатов, которыми оно ознаменовалось впоследствии, видно из летописей этого исторического периода. Для наших целей достаточно будет сказать, что вся Шотландия была в негодовании по поводу тех условий, на которых она по закону лишилась своей национальной независимости. Общее неудовольствие породило самые странные планы и повело к учреждению многих тайных обществ и заговоров. Даже камеронцы {7}готовы были с оружием в руках восстанавливать на престоле династию Стюартов {8}, хотя с полным правом считали их своими врагами и гонителями; словом, тогдашние интриги так перепутали все интересы, что можно было встретить, например, такое удивительное зрелище, что католики, прелатисты {9}и пресвитериане {10}дружно действовали заодно против английского правительства, так сильно воодушевляло их общее сознание несправедливости, оказанной их отечеству. Брожение было повсеместное; а так как население Шотландии, на основании закона о безопасности, вообще было приучено владеть оружием, то оказалось, что оно недурно подготовлено к войне и ждет только прокламации со стороны кого-нибудь из дворян, чтобы открыто начать враждебные действия. Таково было беспорядочное состояние общества в ту пору, когда начинается наше повествование.