Серафим Богданов - В стреляющей глуши. Подготовка к вторжению

За дверью что-то зажглось и звякнуло. По всей видимости, упала связка ключей. Затем замок туго кракнул. Свет от керосиновой лампы пробежал по кожаному пальто Науманнна красновато-оранжевыми бликами. Через секунду Аня рассмотрела женщину, что стояла на пороге с лампой в руках. Это была её давнишняя знакомая и связная между ней и «Бородой»…

Оберфюрер рывком распахнул дверь и рукой отстранил эту особу в глубь комнаты. Следом стремительно вошли Аня и её сопровождающий, что плотно затворил дверь.

– Ви есть хозяйка этот квартир? Отвечайт, бистро! – рявкнул молодой эсэсманн, страшно выкатив глаза.

– Зачем так грубо? – казалось, искренне удивился Науманн. Он что-то сказал весьма грозным шёпотом по германски, и его подчинённый мгновенно вышел наружу, затворив дверь. – К тому же, когда перед тобой столь очаровательная русская фрау. Вряд ли у него бы получилось, разговаривай с вами в таком жедухе.

Он расстегнул пальто и положил на стол фуражку с тускло мерцающими глазницами адамовой головы вместо кокарды.

– Мне известно, – продолжал он, пригладив виски, – фрау, как есть… Аграфен, что вы служите в городской управе. Мне также известно, – он смахнул с серебристого жгута на левом плече, указывающего его должность, а не звание, невидимую соринку, – что вы и ваш пока неведомый мне хозяин водите за нос мою службу. Делаете это весьма профессионально, что заслуживает уважения. Браво! – он с силой хлопнул в ладоши, заставив эту хорошенькую женщину съёжиться. – Это не есть хорошо! Получается, что вы работаете против Великой Германии, и я вынужден вас арестовать.

Немного помолчав, он вынул из глубокого кармана пальто автоматические наручники и пристегнул один браслет к руке Аграфены.

– Вот так, фрау! Что вы скажете?

– Это какая-то ошибка, господин офицер, – залепетала Аграфена своими полными, красными губами. – Я никогда не работала против Германии. Простите, я хотела сказать – против Великой Германии.

– Это снова не есть правда, фрау Аграфен, – Науманн на этот раз коснулся её подбородка, что привело её в мелкую дрожь. – Кто есть по-русски «Радуга»? Видите, как хорошо я знаю ваши тайны? – он слегка хлопнул её ладонью по щеке.

Из глаз Аграфены выпали предательские слёзы.

– О, слёз! Это слёз раскаяний? Так есть? Или это игра в русский театр? – вкрадчиво продолжил допрос Науманн.

– Нет, нет, – вздрогнула женщина. – Только не надо меня бить…

Тряхнув её скованную стальным браслетом руку, Науманн подозвал эсэсманна. Он велел ему «поработать со старушкой». Тот, коротко кивнув, вышел вон.

– Я прошу вас, не надо ей ничего делать, – заревела Аграфена. – Капитолина Матвеевна, эта такой тихий, богобоязненный человечек. Не надо…

– Хорошо, ей ничего не сделают, – Науманн снова тряхнул её руку. – Не бойтесь, фрау Аграфен. Вам тоже ничего не сделают. Вы знать этот человек? – он молниеносно вынул из кармана пальто руку с фотокарточкой, что уместилась на ладони.

По лицу Аграфены пробежала едва заметная тень.

– Да, конечно: Этот господин заходил в городскую управу к господину бургомистру, – пробормотала она.

Её полные красивые губы через силу раздвинулись в улыбке.

– Очень хорошо! Что ещё вы можете о нём сказать? – Науманн чуть отвёл руку с фотографией. Его взгляд скользнул по платяному шкафу с портретом фюрера поверх желтовато-серых обоев в цветочек.

– Больше ничего, господин офицер. Я клянусь…

На стене проскрежетали ходики. Гирька на цепочке поползла наверх. Сквозь распахнувшиеся дверки дала о себе знать кукушка.

– Одну минуту, – Аграфена неосмотрительно потянулась к окну, но Науманн одним рывком бросил её к себе.

Она стала белее снега и опустилась как опара на стул. Науманн, подойдя на цыпочках к стене, выглянул через окно на улицу. Рука Аграфены, как безжизненная, потянулась за ним. Усмехнувшись, он разомкнул ключом браслеты и сложил их в карман. Рука Аграфены сама собой, как плеть, упала вдоль туловища, а плечи её вздрогнули. Всем своим существом она понимала, что сейчас произойдёт её разоблачение. Аню она так и не рассмотрела и посчитала за немку. Сама девушка кидала на себя взгляды через зеркало на трюмо – заправская эсэсовка. Если бы не заячьи ботики Амалии Фёдоровны, то всё сходство с прежней Аня осталось только в глазах. И то, если как следует всмотреться. Какой-нибудь подпольщик, не задумываясь, разрядил бы в неё наган или «тэтэшник», или швырнул бы под ноги ручную гранату. Даже взгляд стал каким-то неживым, металлическим. О такой наверняка напишут: «своимпаучьим взглядом фашистка буравила советскую подпольщицу». Дураки…

– Мы ждём одного вашего знакомого. Или вашего хозяина, – мягко продолжил Науманн, разглядывая огонёк керосинки, которую Аграфена поставила на середину стола. Он перевернул портрет фюрера на стене и обнаружил там Карла Маркса. – Ваши убеждения делают вам честь. Если это настоящие убеждения, а не страх, за которым вы прячетесь, – он задумчиво повертел в руках портрет и кинул его на постель с отогнутым одеялом. – Думаю, скоро всё объяснится, мадам.

– Да, вам скоро всё объяснят, – молвила Аграфена.

Её взгляд внезапно столкнулся с глазами Ани. Её зрачки расширились, а плечи вздрогнули словно от электрического удара.

Первым желанием «Радуги» было воскликнуть: «Она подпольщица, господин офицер!» Но этот необдуманный порыв она тут же задавила. Губы её моментально стали сухими, а горло покрылось колючими комьями засохшей слюны. Она беззвучно пошевелила губами и перевела взгляд в пространство, будто никого не заметив. Науманн с интересом следил за её реакцией. При этом он слегка подмигнул в сторону Ани. Девушка, сощурившись от затаённого презрения, тоже смотрела в пустоту, что образовалась вокруг Аграфены. Сведённые за спиной руки она постепенно расплела и опустила по талии в узкой шинели.

Вскоре по коридору затопали чьи-то шаги. По едва уловимому скрипу подгнивших половиц, было ясно, что шёл профессионал или человек, который старался быть незамеченным. Науманн знал шаги своих сотрудников. Это был явно не шарфюрер Зольман. Он не изменился в лице, когда в дверь постучали два раза. Лишь указал Ане за платиновый шкаф. Аграфена лишь с тоской и мольбой глянула ему в глаза. Помедлив, оберфюрер опустил руку в правый карман пальто и сделал шаг к двери.

– …Какие у нас обстоятельства? – вежливо поинтересовался пухлощёкий, довольно рослый блондин с голубыми глазами, что отворил дверь, как бы не решаясь ступить за порог. Он явно привык к тому, что хозяйка её в назначенный час не запирала.

На нём оказалась цигейковая шапка армейского образца, чёрная шинель с серым эрзац-мехом на обшлагах и воротнике, а также белая повязка «полиция порядка». На широком брезентовом ремне советского образца со звездой на пряжке в брезентовой же кобуре висел револьвер системы наган. Топая подшитыми валенками, этот полицай стал на удивление пристально разглядывать Науманна, будто раньше они были знакомы. При этом он не проявлял признаков беспокойства. Последний даже съёжился как насекомое или инфузория-туфелька под микроскопом.