Джек Лондон - Любовь к жизни (сборник)

Вместо ответа путник снял с заменявшего цепочку ремня карманные часы, открыл и протянул. Джим Белден взял со стола сальную лампу, поднес поближе, внимательно рассмотрел то, что находилось на внутренней стороне крышки, и с восхищенным бормотанием передал часы Луи Савою.

– Вот это да! – несколько раз воскликнул тот и протянул часы Стэнли Принсу.

Все заметили, что руки француза дрожат, а глаза подозрительно блестят. Так и переходила из одних мозолистых ладоней в другие небольшая фотокарточка нежной доверчивой женщины с младенцем на руках. О подобной семье тайно мечтают все сильные мужчины. Тот, кто еще не успел приобщиться к чуду, сгорал от нетерпения, а каждый, кто увидел чистый образ, замолчал и задумался. Суровые люди не боялись голода и холода, вспышек цинги, даже смерти в бою или от удара стихии, но в эту минуту образ незнакомой женщины с ребенком совершил чудо, превратив каждого немного в женщину и немного в ребенка.

– Еще ни разу не видел сына. Знаю только из писем жены, а ведь мальчишке уже два года, – вздохнул путник, когда сокровище прошло по кругу и вернулось к хозяину. Он долго смотрел на фото, а потом резко захлопнул крышку и отвернулся, – впрочем, недостаточно быстро, чтобы скрыть подступившие слезы.

Мэйлмют Кид подвел гостя к койке и предложил прилечь.

– Разбуди ровно в четыре. Не позднее! – потребовал путник и сразу провалился в глубокий, тяжелый сон.

– Ничего себе! Крепкий парень! – восхитился Стэнли Принс. – Чуть более трех часов сна после семидесяти пяти миль с собаками, и снова в путь. Кто он такой, Кид? Ты же наверняка знаешь.

– Джек Уэстондейл. Уже три года здесь. Работает как зверь и едва успевает разгребать неприятности. Сам вижу его впервые, но много слышал от Чарли из Ситки. Наверное, нелегко человеку с красивой молодой женой гробить жизнь в этой забытой Богом дыре, где год идет за два, но парень крепок духом и по-настоящему упрям. Дважды хорошо зарабатывал на ставках и оба раза все терял.

Разговор утонул в разудалых криках Беттлза; нежные чувства постепенно улеглись, и вскоре мрачные годы скудной еды и изнуряющего труда забылись в буйном веселье. Один лишь Мэйлмют Кид сохранил ясность мысли. Часто и нервно поглядывая на часы, надел рукавицы, бобровую шапку и отправился в кладовку.

Назначенного времени он так и не дождался: разбудил постояльца на пятнадцать минут раньше. Молодой великан неохотно проснулся, растер ноги и, с трудом поднявшись, тяжело вышел из хижины. Уже все было готово в дорогу: даже собаки запряжены. Новые приятели пожелали удачи и быстрой погони, а отец Рубо торопливо благословил на дорожку и первым поспешил вернуться в тепло. Ничего удивительного: нелегко стоять на морозе в семьдесят четыре градуса без шапки и с голыми руками.

Один лишь Мэйлмют Кид проводил одинокого путника до колеи. Снова крепко пожал руку – теперь уже на прощание – и не поскупился на советы:

– Найдешь в санях сотню фунтов лососевой икры. Собаки продержатся на ней в полтора раза дольше, чем на рыбе. Если надеялся раздобыть собачий провиант в Пелли, то напрасно: там ничего не купишь.

Чужак вздрогнул, глаза сверкнули, однако, не желая перебивать, промолчал.

– Пока не доедешь до Файф-Фингерз, не найдешь еды ни себе, ни собакам, а это еще целых двести миль пути. На Тридцатимильной реке остерегайся: там есть полыньи. Да, и еще сократи путь вокруг озера Ле-Барж. Поезжай напрямую.

– Как ты узнал? Не могли же слухи опередить меня?

– Ничего не знаю, а главное, не хочу знать. Вот только та упряжка, за которой гонишься, тебе не принадлежала: Чарли из Ситки продал ее этим людям прошлой весной, – но сказал, что ты честный парень, а я ему верю. Да и лицо твое видел. Хорошее лицо. А еще… черт возьми, спеши к океану и скорее возвращайся к жене и сыну. Вот возьми. – Мэйлмют Кид снял рукавицу и вытащил из-за пазухи мешочек с золотым песком.

– Нет, спасибо. Это лишнее. – Великан судорожно сжал руку нового друга, на щеках замерзли слезы.

– Тогда не жалей собак. Слабых сразу отрезай и бросай. Покупай новых. Они сейчас дешевы: по десять долларов за фунт живого веса. Продают в Файф-Фингерз, на Литл-Салмон и в Хуталинкве. А главное, береги ноги. Если мороз начнет крепчать, непременно разведи костер, согрейся и смени носки.

Великан уехал, а уже через четверть часа звон колокольчиков возвестил о новых гостях. Дверь распахнулась, и вошел офицер королевской полиции Северо-Западных территорий, а следом за ним показались два метиса-погонщика. Подобно Джеку Уэстондейлу все эти люди были надежно вооружены и сильно утомлены. Метисы, с детства привыкшие к северным дорогам, переносили лишения без особого труда, а вот молодой полицейский выглядел изнуренным. И все же свойственное его народу непоколебимое упрямство гнало вперед до последнего вздоха.

– Когда уехал Уэстондейл? – строго спросил офицер. – Он здесь останавливался, верно?

Впрочем, вопросы могли показаться лишними, ведь следы на снегу ничего не скрывали.

Мэйлмют Кид мельком взглянул на Джима Белдена. Тот сразу сообразил, в чем дело, и уклончиво произнес:

– Да уже изрядно как.

– Точнее, – настойчиво потребовал полицейский.

– Похоже, уж очень он вам нужен. Вот только зачем? Натворил что-нибудь в Доусоне?

– Обчистил Гарри Макфарленда на сорок тысяч, а в конторе Тихоокеанской компании обменял золото на чек, чтобы получить деньги в Сиэтле. Если не успеем перехватить, наверняка завершит свое грязное дело. Когда все-таки он проехал?

По едва заметному знаку Мэйлмюта Кида присутствующие подавили возбуждение и любопытство, и молодой полицейский увидел вокруг постные, ничего не выражающие лица. Он подошел к Стэнли Принсу и обратился с тем же вопросом. С болью глядя в честные серьезные глаза соотечественника, англичанин тем не менее пробормотал что-то невнятное. Офицер повернулся к отцу Рубо. Священник солгать не смог.

– Четверть часа назад, – потупившись, тихо ответил он. – А до этого почти четыре часа проспал сам и дал отдохнуть собакам.

– Целых пятнадцать минут, да со свежими силами! Боже мой! – Несчастный служитель закона ошеломленно замер, едва не теряя сознание от изнеможения и разочарования и жалобно бормоча что-то о десятичасовом броске из Доусона и усталости собак.

Мэйлмют Кид протянул офицеру кружку пунша. Тот залпом осушил ее и повернулся к погонщикам с приказом немедленно продолжить путь, однако свет, тепло и хотя бы недолгий отдых были настолько заманчивыми, что метисы наотрез отказались подчиниться. Мэйлмют Кид понимал их наречие и слушал, не пропуская ни слова. Оба клялись, что собаки выбились из сил: Сиваша и Бабетту придется пристрелить уже на первой миле, остальные тоже едва держатся, – все нуждаются в отдыхе.