Михаил Соболев - Статуэтка. Сокровища чжурчжэней

– Илэ? (Где?) – спокойно, без злобы спрашивает.

– Да пошел ты, – шепчу, экономя силы, и в другую ногу впивается огонь. Кричу на пределе сил и пытаюсь ударить Шамана головой в лицо. Тот делает шаг назад.

– Илэ? (Где?) – строго спрашивает дед. Интуитивно чувствую тепло костра между ног. Похоже, что собираются поджарить мое мужское достоинство. Мозг лихорадочно ищет выход. «Нужно забвение. Нет сознания – нет боли», – звучит в голове. Представляю, как ползу к дубу-охотнику и прикасаюсь к нему. Словно разряд молнии пронзает тело, и погружаюсь в блаженную темноту.

Пение Шаманки прекращается.

– Колидзи гусити. Йэми бэлэсилиэни? (В эту игру играют по правилам. Зачем ты ему помогла?) – строго спрашивает дед девушку, помогающую развязывать потерявшего сознание парня.

– Би – гэндзи анти. Мафаи ньуктэвэни игдуи (Я – беременная женщина. Жена расчесывает волосы своего мужа) . Я люблю его. Не хочу, чтобы мучился. Я так сильно его люблю, деда, что готова запреты нарушить.

– Гэндзи (Плохо) .

– Ути би доиэ! (Он мой муж!) . Он – отец моих детей. Я должна быть рядом с ним в трудные минуты.

Просыпаюсь рано утром, полный сил и отдохнувший. С удивлением смотрю на свое тело. Ни следа от ожогов, ни царапин, ни порезов. В комнату тихо входит Шаманка.

– Доброе утро, упрямый Странник. Сердишься за вчерашнее?

– Доброе утро, моя волшебница. Моя лесная фея, – улыбаюсь. – Как ты смогла за ночь от ожогов вылечить?

– А не было никаких ожогов, – тихо отвечает. – Дед тебе картинки в голове рисовал. Боль была только в голове.

– А зачем все это? Всё же не просто так, да?

– Теперь знаешь, как защитить себя, меня и деток от беды, – шепчет. – Когда пытать начнут, не скажешь про нас.

– Иди ко мне, – тяну к себе и начинаю целовать, возбуждаясь от прикосновений. Таежница покорно лежит, отстраненная, что невольно останавливаюсь.

– Что с тобой, любимая?

– Деточки во мне. Грех сейчас прелюбодействовать. Но если хочешь, давай.

– Глупенькая, – шепчу, целую любимое лицо. – Разве я зверь похотливый, чтобы любимую с детками насиловать? Я люблю тебя.

– Спасибо, что понял, родной, – плачет. – Спасибо, что не обиделся. Не могу тебе отказывать.

– У нас времени еще столько будет, – смеюсь и осекаюсь, чувствую, как напряглась. – Что такое? Что случилось?

– Уезжать тебе пора, родненький, – плачет. – Ищут тебя сильно враги наши. Тебе ехать нужно. Я тут справлюсь. Управлюсь с малышами нашими. Ты не забывай про нас, ладно?

– Да ты что?! – злюсь. – С чего я вас забуду?

– Тебя искушать будут Темные, – шепчет, и плачет навзрыд. – Деньги будут предлагать, женщин и их любовь. Славу всемирную. Гордыню испытывать. Тяжко будет. С гордыней-то у тебя слабое место.

– Мне будет легко, потому что у меня есть ты, – нежно целую, осознаю, что скоро расстанемся.

– Собирайся в путь-дорогу, любимый, – говорит, вставая с постели.

– А что ты за песню пела вчера?

– Слова сами просились, на тебя глядя.

– Спой еще раз, – прошу. Слушаю песню.

– Так красиво поешь, – искренне восхищаюсь.

– Потому что от сердца, – говорит возле дверей. – Вставай уже, родной. Собирайся.

Утро кажется хмурым. Всё делаю, как раньше, но понимаю, что в последний раз.

Быстро упаковываю вещи в походную сумку, укладываю в автомобиль.

– Покушай с нами, – зовет супруга. Видно, что грустно ей, но бодрится.

Неторопливо завтракаем на веранде, пытаюсь шутить, скрасить последние минуты.

Дед заходит в дом, возвращается, торжественно говорит: «Мэнэ го нэкчэми хадзуи синду идуми (Я отдаю тебе свою вещь, которая долго хранилась у меня)».

Разжав ладонь, протягивает кусок кедрового дерева на леске.

– Когда будет трудно или нужно принять непростые решение, потри его, думая о нас, – говорит Шаманка. – Наш оберег. Никому не отдавай и не рассказывай о его силе. Сила в нем большая. Не нужно, чтобы к другим людям попал.

– Асаса (Спасибо), – говорю. – У меня тоже подарок есть.

Достаю из кармана самодельные подарки: браслет из чешуек кедровой шишки – Ане, чётки из желудей – Шаману.

– Асаса (Спасибо), – кланяется старик.

– Би айауми (Я люблю тебя) , – шепчет супруга, обнимая в порыве нежности. С любовью и осторожностью надевает на руку самодельный браслет, словно сделан из драгоценного металла.

– Посидим на дорожку, – предлагаю. Молча сидим.

– Я провожу тебя немного, – говорит девушка, шагая к машине. – Дашь порулить?

– Конечно, – улыбаюсь, машу, прощаясь с дедом. Привычным жестом надеваю браслет из желудей на руку, усаживаюсь на пассажирское кресло.

– Еду, – смеётся девушка, плавно нажимая на педали. В конце поляны останавливает автомобиль и шепчет:

– Я люблю тебя, родной. Я буду скучать.

– Я тоже люблю тебя, родная, – говорю, и мы сливаемся в долгий прощальный поцелуй.

– Прощай, – шепчет.

Глаза закрываются. Засыпаю в пассажирском кресле.

– Просыпайся, – слышу команду. Открыв глаза, удивленно оглядываюсь вокруг. Автомобиль работает на холостых оборотах на обочине грунтовой дороги.

– Ань, ты где? – оглядываюсь. Никого. Выбираюсь из машины, кричу что есть сил: «Аня!!! Где ты? Я люблю тебя!!!».

Тайга не отвечает, деревья шумят, словно шепчутся о какой-то тайне.

Осознав, что не дождусь ответа, сажусь за руль и замираю. На передней панели лежит кулон от Дианы. Смотрю на него, как на змею, изготовившуюся к броску. Шаманка вернула то, что изъяла ранее. Беру кулон, выхожу с ним на дорогу. Беру камень, с силой опускаю на украшение, еще и еще, словно вымещая с каждым ударом злобу и горе. Слезы капают на пыльную дорогу. Ничего не могу сделать с ними. Фотографии и видео удалил еще в лесу, как просили хозяева. Деревянного обручального кольца на пальце нет. На шее амулет, подаренный Шаманом. Не помню дорогу, где нужно свернуть в лес, чтобы проехать к дому шаманов. Не помню дорогу туда, не знаю дорогу обратно.

«Видеорегистратор, – проносится в голове. – Должна остаться запись, как я ехал».

Едва шевелю регистратор, тот радостно пискает, сообщая, что подключился к питанию. Вспоминаю писк, когда подбирал попутчиков у остановки. Все встаёт на места. Шаманка, пока гружу багаж старика, заранее отключает его. В тот момент не придаю писку значения.